Александр ХИНШТЕЙН: мое профессиональное становление совпало с периодом взросления
БОСС-политика | Мнение
Текст | Юрий КУЗЬМИН
Фото | Пресс-служба Государственной думы ФС РФ, пресс-служба А.Е. Хинштейна/Ирина ПАНКОВА, Борис ТУМАКОВ
Председатель думского Комитета по информационной политике, массовым коммуникациям и связи Александр Хинштейн — о том, как известный журналист стал государственным деятелем, вызовах, стоящих перед Россией сегодня, исторических параллелях и памяти о Великой Отечественной войне.
— Александр Евсеевич, вас, вероятно, уже многократно спрашивали о жизненном пути. Тем не менее некоторые моменты вашей биографии будут интересны нашим читателям. Итак, вы поступили на факультет журналистики МГУ не сразу после окончания школы, а лишь через пять лет, получив богатый практический опыт благодаря работе в «Московском комсомольце». Практическая сторона профессии журналиста вас изначально привлекала больше теоретической?
— Это были 1990-е, революционное время во всех смыслах. Слом старой системы, создание на ее обломках новой, когда все прежние порядки, по сути, были уже отменены, а новые еще не созданы. И вот в то время я сразу после школы пришел в газету «Московский комсомолец» и только потом подал документы в вуз. Надо сказать, что на тот момент наличие высшего образования не являлось критерием профессионализма, но я понимал, что ситуация будет меняться, что рано или поздно государство начнет расставлять все по своим местам, потому что профильное образование — это важно и нужно. По сути, как бы странно это ни звучало, журналистике, как и литературе, научить невозможно. Однако факультет журналистики, как и любое образовательное учреждение гуманитарного профиля, дает своим студентам определенные азы культуры, набор знаний, который позволяет более спокойно и уверенно чувствовать себя в информационном пространстве. В этом смысле польза такого образования очевидна.
Кстати, еще не окончив журфак, я уже начал читать там лекции. На кафедре периодической печати, моей родной, мне сказали: «Будешь читать спецкурс по расследовательской журналистике». Мне это было интересно, ведь заниматься практической работой — это одно, и совсем другое, когда свой опыт и знания ты стараешься выстроить с теоретической точки зрения.
— А почему вы вообще пошли в журналистику?
— Можно сказать, что судьба привела или Бог, как кому больше нравится. Я не собирался становиться журналистом, и журналистика как профессия, честно говоря, меня никогда не привлекала.
Как я оказался в редакции? Это довольно интересная история. В нашей жизни, как известно, очень многое зависит от случая. Я окончил школу в 1991 году. Это был последний год существования Советского Союза. Тогда «Московский комсомолец» — на тот момент самая популярная газета Москвы, да и, пожалуй, всей страны — объявил конкурс юных корреспондентов, учащихся выпускных классов: нужно было прислать в редакцию свои заметки. Авторы лучших из них поступали на курсы при газете, где готовили «зубров» пера. Я не участвовал в этом конкурсе. В нем принял участие мой одноклассник и выиграл. Его пригласили в редакцию «Московского комсомольца». «Слушай, мне одному как-то неудобно идти. Пойдем со мной!» — сказал он мне. Ну а чего не сходить-то? «Пойдем», — согласился я.
И вот осенью 1991 года мы вместе пришли в «Московский комсомолец», а там, как и в любой редакции, полный бардак: никаких списков, все суетятся, никто ничего толком не знает. «Конкурс проходили?» — спросили нас. «Проходили!» — «Ну тогда проходите, участвуйте в газете, а мы будем вас учить!» Когда примерно на третьем занятии они поняли, что я никаких конкурсов не проходил и никаких заметок в «Московский комсомолец» не отправлял, было поздно что-то менять — в коллектив я уже вписался (улыбается).
Кстати, мой одноклассник, по сути, определивший мою дальнейшую судьбу, по-прежнему работает в «Московском комсомольце». Это член редколлегии «МК», заместитель главного редактора Станислав Скобло.
Позже мы со Стасом получили предложение перейти в штат «Московского комсомольца» в отдел информации — в рубрику «Срочно в номер», самую популярную в газете. В народе эту рубрику прозвали «Братской могилой», потому что там не указывались фамилии авторов, публиковались обезличенные информационные заметки о том, что случилось, «горячие» новости. Интернета и сегодняшних средств коммуникации тогда не было, и «Срочно в номер» «МК» в какой-то степени выполняла те задачи, которые сейчас выполняют интернет и Telegram.
— Никогда не жалели о такой судьбе?
— Никогда. Во-первых, потому что мне не с чем сравнивать, а во-вторых, это было самое интересное и самое счастливое время моей жизни. Мое профессиональное становление совпало с периодом взросления. Мне же было всего 18 лет, я был совсем мальчишкой и, конечно, смотрел на мир широко открытыми глазами. Утром я просыпался в нетерпении, потому что знал, что сегодня меня ждут какие-то удивительные открытия. Каждый день был для меня новым. Буквально каждый день с точки зрения его наполненности, содержательности, яркости, важности был для меня, как сегодня, наверное, целый месяц.
— Работая в «Московском комсомольце», вы быстро занялись криминальной тематикой, провели ряд громких журналистских расследований. Это изначально было тем направлением, к которому вас влекло, или жизнь заставила?
— Знаете, у меня с раннего возраста, с детства, было очень развито чувство справедливости. У меня и сейчас оно сохранилось: когда я вижу откровенное беззаконие, несправедливость, это меня потрясает до глубины души. Не могу отстраненно относиться к таким вещам. А 1990-е годы — время лихое, когда государство, по сути, самоустранилось от большинства своих функций, в том числе от правоохранительных, и журналисты на тот момент стали одной из немногих, если не единственной силой, которая была способна говорить правду, вскрывать пороки и язвы общества. Меня захватила эта работа, я увидел в ней реальную пользу обществу, как бы высокопарно это ни звучало.
Работа журналиста-расследователя, по сути, работа чистильщика, конечно, если ты занимаешься ею искренне. Хотя существуют разные точки зрения на этот счет.
Я помню дискуссию 25-летней давности о том, что расследовательской журналистики не существует в принципе, что она якобы состоит исключительно из сливов. Это не так, и я на своем опыте неоднократно это доказывал, начиная расследование с нуля, а потом добиваясь каких-то результатов. И я старался действовать так, чтобы в основе таких материалов всегда лежало желание объективно во всем разобраться и добиться справедливости.
Может ли журналист ошибаться? Безусловно, он живой человек. Но я для себя выбрал формулу, которой старался придерживаться: ты можешь совершать ошибки, но должен всегда быть искренним, должен верить в то, о чем пишешь. Если ты пишешь, что Иван Иванович нехороший человек, ты должен быть в этом твердо убежден. А если ты знаешь, что Иван Иванович на самом деле хороший, но твоя задача его опорочить, «утопить», не стоит этим заниматься. И я никогда так не делал. Поэтому мне всегда было легко, ведь я чувствовал свою независимость и свободу. И я очень признателен моему главному редактору Павлу Николаевичу Гусеву, который никогда, ну, может, за исключением одного-двух случаев в течение всех лет моей работы в газете, не ограничивал меня в том, что я делал, ставя блоки на ту или иную фамилию, на того или иного руководителя. Я был абсолютно свободен, у меня были развязаны руки — про кого хочешь, про того и пиши.
— Павел Гусев, безусловно, исключительный человек. Став в свое время собственником «МК», он, конечно, получил готовую газету, но это была, скорее, заготовка, издание он фактически сделал заново…
— Да ну что вы! Какая готовая газета! Это была довольно посредственная газета горкома и обкома комсомола, обычная молодежка. Гусев сделал «МК» острым и ярким изданием, популярнейшим в стране.
Вообще «Московский комсомолец» и Павел Гусев — это уникальный для нашего медиарынка случай, когда единственный владелец СМИ, а им Гусев был с самого начала 1990-х годов, никому не уступил и не перепродал акции. Среди владельцев «Московского комсомольца» до сих пор нет никаких финансово-промышленных групп, которые влияют на политику издания.
— Учиться в Университет МВД вы пошли именно по той же расследовательской причине? Ведь, судя по всему, становиться правоохранителем вы не собирались.
— Конечно, я не собирался надевать погоны. Но поскольку я очень много писал по криминальной тематике, по правоохране, то посчитал важным быть профессионально компетентным в тех темах, которыми занимался. Ну, например, человек, пишущий о животных, журналист-анималист, должен хорошо в них разбираться, тот, кто готовит материалы о медицине, должен быть специалистом в медицине. Мне были необходимы юридические знания, и поэтому я поступил в Университет МВД.
— Поскольку вы в вашей деятельности были плотно вовлечены в антикоррупционные дела, хотелось бы спросить вот о чем. Коррупционные дела последних лет вызывают буквально оторопь: уже не самые высокопоставленные чиновники (за исключением, пожалуй, главы Республики Коми Вячеслава Гайзера, следственного генерала Дрыманова и некоторых других), а какие-то майоры, полковники МВД и, что вообще невиданно, ФСБ попадают под следствие за немыслимые взятки и коррупционные «накопления», исчисляемые многими миллионами. Что это вообще за явление, когда оно появилось и где его корни? Можно ли вообще с этим бороться и как?
— Если мы говорим о деле Захарченко или деле Черкалина, то в моем понимании это «общак». Мое глубокое убеждение, что это не их, точнее, не только их деньги. И надо признать, что уровень коррупции в правоохранительных органах всегда был высоким. Это явление не сегодняшнее. Если говорить об МВД, то я лично был свидетелем и в какой-то степени участником как минимум пяти масштабных кампаний по очищению системы: начиная с операции «Чистые руки», проводившейся Анатолием Куликовым в 1995 году, потом была реформа Бориса Грызлова 2001–2003 годов, а затем, я бы сказал, «псевдореформа» под руководством Рашида Нургалиева, которая ни к чему хорошему для МВД не привела.
Простого ответа на вопрос «Как победить коррупцию в силовых структурах?» не существует. Нет ни волшебной палочки, ни чудо-таблетки. Должны быть система и комплекс мер, при которых будет просто физически сложно получать коррупционные деньги. Этот комплекс сегодня частично есть, частично формируется.
Приведу пример. В 1990-е годы, если помните, фактически не было налогов. Никто не понимал, для чего существует налоговая полиция и в чем ее отличие от налоговой службы, хотя это два разных ведомства. Мало кто знал, что такое налоговая декларация, никто слыхом не слыхивал, что надо декларировать свои доходы, а то, что нужно декларировать еще и расходы, вообще в голову прийти не могло.
Что мы имеем сегодня: стопроцентное декларирование всех находящихся на госслужбе граждан, причем не только их доходов, но и, что важно, их расходов.
Можешь ли ты теперь брать взятки, работая в органах внутренних дел? Да, можешь. Только что дальше делать с этими деньгами? Отсюда вытекает одна из главных задач: выстроить работающий механизм, препятствующий легализации преступных доходов. Например, в те же 1990-е сотрудники МВД регулярно организовывали «коридор» в Шереметьево, через который можно было вывезти за рубеж любую сумму, а затем разместить деньги на каких-нибудь счетах на предъявителя. Сегодня так уже не получится. Во-первых, вывезти наличные очень сложно.
Во-вторых, эти деньги надо как-то легализовать. Здесь это сделать тяжело, да и на Западе их никуда не вложишь, потому что за каждую тысячу евро с тебя потребуют объяснение о ее происхождении. И словам, что, мол, я, полковник полиции, накопил эти тысячи, откладывая с денег на завтраки, никто не поверит.
И, конечно, неотвратимость наказания. Мы видим, насколько сейчас жестко действуют по отношению к разного рода сотрудникам и руководителям, злоупотребляющим своим служебным положением. Могу вам сказать, что нынешнее число разоблачений генералов в МВД не имеет аналогов. Я за более чем четверть века своей работы в этой сфере таких ситуаций не помню и, пожалуй, уже не смогу перечислить вам всех генералов, которые за последние пять-шесть лет были арестованы и осуждены по коррупционным делам. Счет идет на десятки.
— На самом деле ничего хорошего в такой «статистике» нет. Эти десятки доказанных коррупционных преступлений свидетельствуют о высоком уровне коррупции, в том числе и в силовых структурах.
— Человек, к сожалению, несовершенен по своей природе. Вопрос в масштабах, насколько коррупция угрожает существованию государства, функционированию его систем. Да, уровень коррупции в нашей стране действительно достаточно высок. Но все же он и масштабы коррупции снижаются.
— Помнится, кто-то из известных людей сказал, что умеренный уровень коррупции даже полезен, потому что это стимулирует госслужащих…
— Эти слова приписывают Гавриилу Харитоновичу Попову. Якобы он говорил, что взятка не преступление, а стимул для чиновника. Что тут сказать? Ну, посмотрите наше законодательство. Там есть четкий ответ на этот вопрос в виде соответствующей статьи Уголовного кодекса.
— В вашей профессиональной биографии была и работа в структуре Росгвардии. Каким был для вас этот опыт?
— Мне было интересно увидеть изнутри, как работает правоохранительная система. Тем более что Росгвардия на тот момент была самой молодой силовой структурой Российской Федерации. Указ президента о ее образовании вышел в апреле 2016 года, я формально был назначен на должность советника директора Росгвардии в октябре 2016-го, а по факту приступил к этой работе еще в июле того же года. Мне было очень интересно участвовать в создании нового силового ведомства. Не могу сказать, что все проходило гладко, но тем не менее этот период был для меня знаковым и полезным.
Сегодня мое восприятие силовой среды происходит, скажем так, в 3D-измерении. С одной стороны, я хорошо понимаю и психологически хорошо это осознаю, восприятие силового блока гражданским обществом — теми, кто находится, если можно так выразиться, по «другую сторону баррикад», в том числе и журналистами, с другой стороны — знаю правовую составляющую того, как это работает и в чем проблемы, с третьей — понимаю, как выглядит изнутри эта работа. Это полезный опыт. Надеюсь, что в жизни он мне еще пригодится.
— Вы автор немалого количества книг по разным аспектам и нашей недавней, и уже прошлой жизни. Герои у вас, скажем так, неоднозначные, но все они яркие личности, масштабные фигуры: Брежнев, Горбачев, Ельцин. Как вы сами к ним относитесь?
— По-разному. У каждого автора, когда он пишет книгу о какой-то фигуре, ныне ли живущей или исторической, формируется личное отношение к своему герою. Я уверен, что художники, специализировавшиеся на Лениниане, рисуя из года в год портреты Ленина, в какой-то момент начинали относиться к Владимиру Ильичу как к члену своей семьи. И это нормально. Очень сложно отрешиться от каких-то эмоций, потому что все пропускаешь через себя.
Если говорить о моих симпатиях… Вот вы назвали трех моих героев, трех руководителей государства: Брежнева, Горбачева и Ельцина. Они все разные. Симпатию из всех трех у меня больше всего вызывает Брежнев, а меньше всех — Горбачев.
Мне было интересно заниматься этой работой — писать эти книги, собирать материалы. А в основу каждой из книг положены свидетельства и документы, ранее не публиковавшиеся. Скажем, когда я писал о Брежневе, о так называемой эпохе застоя, я сопоставлял это время с сегодняшним днем, доказывая на конкретных примерах, что в нынешней путинской стабильности очень много от брежневской и в этом нет ничего постыдного, поскольку все правители-государственники действуют примерно по одним и тем же лекалам. И если у Брежнева была, к примеру, продовольственная программа, то на момент, когда я писал эту книгу, в 2009–2010 годы, у нас действовал нацпроект развития сельского хозяйства, имевший ровно те же цели. У Брежнева была задача по обеспечению массового жилищного строительства, и у Путина соответствующий нацпроект — «Доступное и комфортное жилье — гражданам России»… Масса пересечений. Работая над этой книгой, я в том числе занимался и в архиве с дневниками Брежнева, с его личным фондом, который тогда еще находился в президентском архиве, в закрытой его части.
Когда я писал книгу о Ельцине, тоже просматривал немало материалов: материалы спецслужб, службы безопасности президента, свидетельства участников этих событий…
И мне всегда, когда я работал над таким видом документов, было интересно анализировать и развенчивать существующие мифы и клише. Потому что, к сожалению, наше мышление очень подвержено мифологизации. Оно клишировано на «хороший — плохой», «добрый — злой», а жизнь гораздо сложнее. Скажем, есть клише про эпоху Брежнева: эпоха застоя, бровеносец в потемках, шамкающий старик, который непонятно на каком свете, Афганистан, диссиденты, Прага 1968 года… Это правда, но лишь часть правды, потому что наряду с этой стороной есть и другая, которая свидетельствует о том, что эпоха Брежнева — самый спокойный период в истории нашей страны в ХХ веке, когда СССР, по сути, ни с кем не воевал. За 18 лет правления Брежнева первые 11 не были омрачены ни одним фактом массовых беспорядков, ни одним конфликтом на межнациональной почве. В этот период удалось заложить основу дальнейшего развития страны, благодаря чему мы продержались в 1990-х. При Брежневе было построено порядка 48% всего жилья на территории Советского Союза…
Да, фигура Леонида Ильича вызывает у меня личную симпатию, хотя я условно делю его время на два жизненных этапа: до 1975 года это достаточно активный и энергичный руководитель, и после 1975 года, когда, к сожалению, Брежнев — это уже больной человек, теряющий связь с реальностью. И я твердо убежден в том, что, если бы в 1975 году Леонид Ильич ушел в отставку, он остался бы в истории, в памяти народа как один из самых уважаемых и почитаемых правителей в нашей стране.
И по своим человеческим качествам Брежнев был, безусловно, человеком симпатичным. Такие выводы я делаю не только исходя из изучения его архивов и личных записей, но и основываясь на свидетельствах большого числа людей, работавших с Брежневым, в том числе и тех, с которыми я встречался лично. Я перелопатил мемуары, пожалуй, всех непосредственно работавших с Брежневым людей.
Даже тот факт, что в июне 1941 года Леонид Ильич ушел добровольцем на фронт, уже заставляет относиться к нему с уважением. Как секретарь горкома партии он не подлежал призыву. Но он пошел на фронт после двух или трех его телеграмм в адрес ЦК компартии Украины с просьбой отправить его в действующую армию. Да, Брежнев был в армии политруком, политработником, но и политработников убивали.
— Конечно, потому что они находились на передовой…
— Безусловно. И на Малую Землю во время ожесточенных боев на этом небольшом участке береговой полосы близ Новороссийска Брежнев неоднократно высаживался лично с десантом и был, кстати, однажды контужен при высадке. Да, он находился на Малой Земле не для того, чтобы поднимать бойцов в атаку, хотя и это делать ему приходилось. Свой первый орден Леонид Ильич получил за то, что заменил погибшего пулеметчика.
Это потом, когда мы начали скидывать идолов и, как принято у нас, переворачивать свое прошлое, пошли разговоры, что, мол, Малая Земля и ее 225-дневная оборона не более чем пропаганда, что значение военных действий на этом плацдарме сильно преувеличено, и все в том же духе. Да, в 1970-е стараниями лизоблюдов оборона Малой Земли была вознесена в статус едва ли не величайшей битвы Великой Отечественной войны, рядом с которой Сталинград и Курская битва казались ничем, и что, конечно, было ненормальным перекосом. Но тем не менее операция Советской армии на Малой Земле — это настоящий подвиг. Мы укрепились на маленьком плацдарме, который простреливался со всех сторон — с воздуха, с воды, артиллерией, авиацией. Потом подсчитали, что на каждого защитника Малой Земли приходилось по 10 тыс. т снарядов и пуль, выпущенных врагом!
— А почему вы отрицательно относитесь к Горбачеву?
— Если коротко, то Горбачев — это политический Паганель. Помните такого персонажа из «Детей капитана Гранта», который ошибочно повел корабль сначала в одну сторону, потом в другую? Так же и Горбачев. Под некими лозунгами он повел судно совсем не в ту сторону, по дороге растерял весь свой флот, утопил корабли, а когда понял, что завел корабль не туда, развел руками и сказал: «Извините, хотел, как лучше, а получилось, как всегда».
Я уже говорил, что, когда писал о Брежневе, я сопоставлял его эпоху с эпохой Путина и нашел много параллелей даже в биографиях Брежнева и Путина. Они оба из рабочих семей, оба жили и поднимались из низов, оба бедствовали в начале своего пути, оба достигали результатов исключительно благодаря своей голове, своим мозгам. Такое же сопоставление я попытался сделать между Горбачевым, точнее, эпохой перестройки, и Путиным, его временем стабильности. Попытался проанализировать и ответить на главный вопрос: был ли Советский Союз обречен на развал или нет. И исходя из всего, что я узнал, работая над книгой, сегодня я твердо и абсолютно однозначно могу утверждать: нет, Советский Союз не был обречен на развал.
Если бы в 1985 году у руля государства стоял не Горбачев, а Путин, понятно, не тот Путин, каким он был физически в 1985 году, — 33-летний майор КГБ, а тот Путин, которого мы узнали в 2000-м, человек, обладающий определенными качествами, навыками, принципами, Советский Союз сохранился бы, и сегодняшнее его состояние могло бы быть кардинально другим. Почему? Потому что те проблемы, с которыми Путин столкнулся, придя к власти в 2000-х, были несопоставимы с проблемами, которые получил Горбачев, придя к власти в 1985-м. Я уж не говорю о том, что Горбачев получил в управление исправно работающую систему, достаточно стабильную ситуацию, страну, которая шла вперед, развивалась, пусть и снижая темпы развития. Конечно, имелось огромное количество проблем, я ни в коей мере не пытаюсь их отрицать, но проблема проблеме рознь. Те стартовые показатели Советского Союза, которые были в 1985 году, и те, которые были в России в 2000 году, — это небо и земля.
Достаточно сказать, что в 1985 году СССР имел вторую экономику в мире. А совокупно со странами социалистического лагеря мы занимали 40% всего мирового рынка. По ряду направлений мы не просто конкурировали, а были лидерами. Это касается не только оборонной техники, но и очень многих направлений как в науке, так и в технике, гражданской промышленности, гидроэнергетики, геологии, судостроения, сельского хозяйства. И такие отрасли можно перечислять долго.
Но для Путина первые его пять лет у власти стали временем, когда страна пошла вперед. Согласитесь, 2000 и 2005 годы — это совершенно разные периоды для России. И такой же срок, те же пять-шесть лет Горбачева, оказался смертельным для страны. То есть один государственный деятель, приняв страну, находящуюся, по сути, в предсмертной агонии, фактически вытащил ее со дна и вывел на достойный уровень. Другой же, приняв страну на верхней точке, за пять лет довел ее до дна. Когда Горбачев принимал управление государством в начале 1985 года, внешний долг Советского Союза составлял порядка $14 млрд, а когда он «сдавал» страну, внешний долг достиг уже порядка $90 млрд.
Когда Путин пришел к власти, внешний долг России превышал $160 млрд, и с этими долгами Ельцина Путин окончательно рассчитался к 2017 году. Последние, кому мы вернули займы, стали бывшие страны Югославии.
— Только ли неправильно выбранный курс руководства страны стал причиной гибели СССР?
— Видите ли, какой-то одной-единственной причины развала Союза не существует. Это симбиоз причин. В своей книге о Горбачеве все эти причины я подробно анализирую, разбирая каждую по отдельности. Часть из них, к сожалению, наша креативно настроенная общественность не воспринимает, ну, например, происки внешних противников СССР она считает паранойей. Но вот факт: американцы в 1986 году обрушили нефтяные цены, и это привело к тяжелейшим последствиям для Советского Союза. Егор Гайдар в своей книге «Гибель империи» писал, что это, по сути, оказалось смертельной для СССР историей.
— Ну и, конечно, доверчивость Горбачева в свое время сыграла с ним злую шутку. Ему ведь западные «партнеры» обещали, что НАТО не будет расширяться, а в итоге обманули.
— Лично к Горбачеву как к человеку у меня нет антипатии. Я хорошо помню это время. У меня, как и у всех тогда, было ощущение какого-то обновления, что наконец-то сейчас придет свобода, что мы будем жить по-другому — хорошо, вольно и красиво. Но, увы, я не могу не признать, что те возможности, те стартовые позиции, которые были у Горбачева в самом начале, он растратил абсолютно бездарно.
Что же касается ситуации с расширением НАТО, то я в своей книге подробно ее описываю. На последних переговорах между СССР и ФРГ по воссоединению Германии в Архызе канцлер ФРГ Гельмут Коль аккуратно спросил у Горбачева: «А что нам делать с лидерами компартий Хонеккером и другими?» Горбачев ответил: мол, вы, немцы, сами разбирайтесь с этим вопросом. А дальше в один присест Горбачев согласился сократить сроки вывода нашей военной группировки из ГДР, которая была в то время крупнейшей на планете — более 400 тыс. военнослужащих. К слову сказать, американцы выводили с Филиппин две бригады в течение восьми лет. В мемуарах о тех событиях, которые потом выходили на Западе, не стеснялись в оценках, и мемуаристы искренне поражались, насколько Горбачев был тогда, мягко говоря, наивен. Надо было выводить группу советских войск из Германии? Надо. Но на каких условиях? Как минимум потребовав за это серьезных для нас преференций. Надо было менять переустройство мира? Надо. Но опять же не по принципу: «Мы все отдадим и от всего вооружения откажемся, армию сократим в одностороннем порядке, закроем свои базы по всему миру. А вы на эти базы зайдете и будете указывать, как нам жить». Нет, если уж мы решили разоружаться, то давайте делать это вместе. Мы разоружаемся на миллион, и вы на миллион.
Да, Горбачев искренне хотел перемен. Но неосознанно, не понимая, что делать. И, по сути, без программы, экономической и политической.
— Я все-таки считаю, что могильщиком Союза был скорее Борис Ельцин, нежели Михаил Горбачев.
— Конечно, Ельцин тоже сыграл в этом ключевую роль. 1991-й — это последний год, когда Советский Союз еще можно было спасти. Ведь СССР — это не просто союз республик, это была большая Россия, границы которой формировались на протяжении многих веков. И если вопрос независимости Прибалтики еще может быть дискуссионным, то как относиться к нашим степям, отошедшим к Казахстану, или к большинству государств СНГ, возникших на территории бывшего СССР и, по сути, самостоятельными государствами ранее не являвшихся? У них не было своей государственности, их границы были проведены искусственно. Все до единой межнациональные проблемы, которые мы имеем начиная с 1980-х годов, это следствие бездумного построения государства с административным делением по национально-территориальному принципу.
— Владимир Путин ведь как-то сказал, что бомба под здание Советского Союза была заложена еще Лениным.
— Бомба тут не только в самом подходе, который лег в основу Советского Союза.
Я имею в виду право наций на самоопределение и право республик на выход из состава Союза. Она еще в национально-территориальных принципах определения границ этих республик. Как возникла, например, ситуация с Карабахом? Территорию, населенную преимущественно армянами-христианами, присоединили в свое время к мусульманскому Азербайджану.
Возьмем Абхазию — в прошлом абхазское княжество, исторически никакого отношения к Грузии не имевшее, населенное мусульманами. После 1922 года Абхазия — это самостоятельная союзная республика, а потом ее берут и присоединяют к Грузии…
— Перейдем к вашей основной деятельности сегодня. Вы занимаетесь политикой информационной, но все равно это политика, и вы человек государственного уровня. Поэтому хочу вас спросить о нынешней ситуации в стране. Коронавирусная инфекция сейчас во главе всех новостей и обсуждений. Когда-нибудь, надеюсь, эта тематика пойдет на спад. Тем не менее некоторые вопросы останутся актуальны еще долгое время. Инфекция неожиданно приобрела эпохальные масштабы и довольно сильно повлияла на жизнь и нашей страны, и мира в целом. Какие долгосрочные эффекты наиболее драматично могут сказаться на развитии российской экономики в целом и конкретных отраслей? Чего ждать дальше?
— На мой взгляд, ситуация очень тяжелая. Это обусловлено несколькими факторами, и главным образом положением на нефтяных рынках, а также ситуацией с коронавирусом. Будет тяжело, могу прогнозировать рост безработицы, снижение уровня жизни. Но государство сделает все возможное, для того чтобы эти последствия максимально смягчить.
Я сторонник максимальной откровенности. Не нужно людям врать, выдавать желаемое за действительное. Да, есть проблемы. Эти проблемы обусловлены не профнепригодностью или беспомощностью власти, как пытается убедить нас оппозиция. Они обусловлены объективными причинами. В истории с коронавирусом ни Петрова с Бошировым, ни российские спецслужбы, слава богу, еще не обвинили в том, что они разбили какую-то очередную пробирку. Весь мир сегодня находится в таком же положении. Это война, а войны, к сожалению, без жертв не бывает.
Однако для меня весьма показательно, что в этих условиях Россия выглядит не просто не худшим образом на фоне остального мира, а вполне прилично, хотя бы с точки зрения оказания медицинской помощи. Вот нам рассказывали много лет про хваленую западную медицину. Да, там в ряде стран, к примеру, в Германии, вопросов нет, все делается безупречно. Но что происходит в Италии — вы же видите.
Мне сегодня говорят, что на территорию моего избирательного округа, в Самару, едут лечиться иностранцы, те же итальянцы. Вы только задумайтесь: не самарцы в Италию лечиться едут, а итальянцы в Самару! Нас много лет пытались убедить, что надо перекраивать нашу медицину по американскому образцу, и что же мы видим сейчас в США: людей там кладут в больницу, а затем выкатывают им счет на $10–15 тыс., и будьте любезны оплатить.
— У представителей оппозиции найдется немало противоположных аргументов о борьбе с коронавирусом в России.
— А что оппозиция? Радикальная оппозиция, мечтающая о приходе к власти любыми способами, будет ситуацию раскачивать, любые действия власти переворачивать, использовать в своих целях и интересах. Это аксиома. Ввели самоизоляцию — плохо. Не ввели — тоже плохо.
Сегодня правительством реализован целый ряд инициатив: меры поддержки малому и среднему бизнесу, различным отраслям. В части моей компетенции мы подготовили большое обращение в правительство по мерам поддержки ИТ-индустрии. На первом же в мае заседании нашего комитета рассмотрели комплекс шагов по поддержке СМИ. В частности, наше глубокое убеждение, что медийная сфера должна быть отнесена к отраслям, наиболее пострадавшим от КВИ, и на нее следует распространить все соответствующие меры господдержки.
Слава богу, что государство сумело накопить достаточную подушку безопасности, которая позволяет многое демпфировать.
Да, видимо, придется отказаться от каких-то расходов, на которые мы ранее рассчитывали. Да, наверное, объемы строительства, в том числе и социальных объектов, придется сокращать. Хотя главная задача — это рабочие места, это поддержка малого и среднего предпринимательства и работодателей. И здесь очень важно увязать прямую поддержку от государства с социальной ответственностью работодателя.
— Все это звучит замечательно. Но вот объявляется сначала нерабочая неделя, потом — нерабочий месяц и т. д., причем с сохранением зарплаты работников. Вопрос: а из чего ее платить работодателям, если все встало, деньги не приходят?
— Есть меры господдержки. Да, не все идет гладко, не все заявленные меры господдержки реализуются так, как хотелось бы. И это понятно: кому война, а кому мать родна. Среди тех, кто ведет себя в текущей сложной ситуации наиболее деструктивно, — банки. Несмотря на все принятые решения — снижение ставки по кредитам, по ипотеке, — мы наблюдаем, что банки этого делать не хотят, они хотят только зарабатывать. Это с одной стороны. С другой — когда я сегодня читаю, что какой-то предприниматель продает свою машину, например «Бентли», чтобы заплатить зарплату своим работникам, я понимаю, что этот предприниматель купил «Бентли» не на сдачу с покупки в продовольственном магазине.
То есть и предприниматель должен осознавать свою часть социальной ответственности. Государство не снимает с себя социальных обязательств, но, знаете, не должно все это делаться в одностороннем порядке, когда государство будет что-то делать, а предприниматель лишь пользоваться его поддержкой. Нет, здесь дорога с двусторонним движением. Понятно, что, когда речь идет об ИП, о семейных предприятиях, — это одна история. Откуда у них деньги? Хотя, как правило, у предпринимателей более крупного уровня есть средства, заработанные до этого. Ребята, так поделитесь с людьми, вам это все равно потом вернется!
Повторю: целый набор мер уже заявлен и реализуется. Я вижу, как работает правительство, вижу, как в ситуацию глубоко погружен премьер-министр, и я считаю: то, что Михаил Мишустин возглавляет правительство в такой тяжелый момент, это очень хорошо.
— Вы считаете правительство Мишустина многообещающим?
— В подавляющем числе случаев — да.
Большинство членов правительства профессионально.
— Некоторое время назад вы давали интервью «Парламентской газете» об уровне цифровизации, о признаках фейка, о том, ждать ли издателям госпомощи из-за падения доходов СМИ вследствие пандемии. И там вы подчеркивали, что переход в онлайн — это необходимость. Так что, по-вашему, печатные издания уйдут?
— Нет, конечно, все не уйдут. Одно другому не мешает. Я сам газетчик, и запах типографской краски мне ближе света от компьютерного монитора. Просто сейчас на первый план выходит другое поколение. Оно живет в других обстоятельствах, в других условиях. И либо мы будем с ними разговаривать на одном языке, либо не будем друг друга понимать. Поэтому да, переход в онлайн — это необходимость.
События с коронавирусом только ускорили такие процессы. Это тот случай, когда не было бы счастья, да несчастье помогло. Нам приходится в экстренном режиме реализовывать те проекты и решать те задачи, которые в противном случае длились бы месяцами, а то и годами. Вот недавно мы с министрами просвещения и цифрового развития проводили совместную пресс-конференцию, посвященную запуску онлайн-школ. На телевидении России, телеканалах, входящих в двадцатку доступного мультиплекса, начинается трансляция видеоуроков для старшеклассников по ключевым школьным предметам.
Смотреть их можно из любой точки нашей страны. Вообще сегодня мы активно развиваем дистанционное образование. По-другому уже и нельзя.
Отвечая же на ваш вопрос, хочу сказать: бумажные газеты все равно останутся, потому что газета — это во многом традиция, привычка. Многие привыкли с утра за чашкой чая, или, скажем, в метро, или придя на работу почитать свежий выпуск газеты.
— Еще об одном аспекте вашей деятельности — праздновании юбилея Великой Победы. В партии «Единая Россия» создан оргкомитет «Наша Победа», который будет координировать работу патриотических партийных проектов, связанных с памятью о Великой Отечественной войне. Что для вас вообще означает память о войне и что этот оргкомитет конкретно будет делать?
— Для меня это история моей семьи. Отличие Великой Отечественной войны от других исторических событий в том, что сейчас это пока еще личная история каждого, кто живет в нашей стране: ты через историю собственной семьи воспринимаешь и понимаешь историю своей страны. Поэтому понятен успех «Бессмертного полка».
Мой дед ушел на войну в 1941 году и погиб при освобождении Харькова. До событий на Украине в 2013 году я сумел разыскать его могилу в окрестностях Харькова, братскую могилу, где похоронены 1200 воинов из всех уголков страны, и даже, слава богу, успел эту могилу вместе с памятником отремонтировать. А потом начались все эти события, и на Украину к могиле своего деда я вряд ли смогу приехать в ближайшее время.
И вот, когда я стоял рядом с этой могилой, где выбиты имена 1200 человек самых разных национальностей, я думал: ради чего все это было? И понимал, что победа в той войне была достигнута именно такой тяжелейшей и жесточайшей ценой.
Моя покойная мать родилась перед самой войной, в 1940 году, и отца, конечно, не помнила. А дядя мой, дай бог ему здоровья, не только не помнил отца, но и не видел его вообще. Он родился, когда дед уже был на фронте. Бабушка с матерью собирались в эвакуацию, воинский эшелон деда шел через столицу — он стоял некоторое время где-то под Москвой. Дед успел заехать на несколько часов домой, а через девять месяцев родился мой дядя. И поэтому, когда я думаю и говорю о войне, хотя я человек и не слишком сентиментальный, у меня перехватывает горло, потому что я сразу начинаю что-то вспоминать, вижу перед собой фотографии. А в какой-то момент, по-моему, это было в год 60-летия Победы, я поймал себя на мысли, что мой дед, когда ушел на войну, был моложе меня тогдашнего. И вот эта далекая дистанция — дед, три поколения — сразу как-то исчезла.
Меня тревожит, что такое искреннее, неформальное отношение к войне, к сожалению, исчезает с моим поколением, потому что для моего поколения война все равно близка. Мы росли, когда было живо довольно много фронтовиков, у кого-то деды были живы, память о погибших сохранялась. А для следующего поколения, моих детей, например, это уже очень далеко.
— Для них Великая Отечественная — это нечто вроде войны с Наполеоном.
— Да, к сожалению, это так. Поэтому наша задача, зачем, собственно, и был создан оргкомитет «Наша Победа», добиться того, чтобы новые поколения максимально воспринимали это как свое. А для этого нужно с ними разговаривать на доступном им языке. Один из проектов, которым мы занимаемся, всех деталей пока рассказывать не буду, — это создание «Цифровой карты памяти». Мы обнаружили, что на сегодня нет ни одного ресурса, на котором было бы нанесено все, что связано с историей Великой Отечественной войны, — воинские захоронения, памятники, музеи, мемориальные знаки, стелы, обелиски. Мы хотим не просто нанести все это на карту, а сделать так, чтобы под каждым из этих объектов была справочная информация, полезная в первую очередь для молодых людей.
Именно поэтому в прошлом году мы запустили акцию «Диктант Победы». И, к моему приятному удивлению, чему я бесконечно рад и чем горжусь, первый же блин оказался совсем не комом. В 2019 году «Диктант» собрал более 150 тыс. участников во всех регионах страны и в 23 странах мира. В этом году акция была назначена на 17 апреля, было заявлено более 6 тыс. площадок, но, к сожалению, COVID диктует свои условия, поэтому мы вынуждены перенести акцию на более позднее время, так же, как и ряд других планируемых мероприятий, в том числе всероссийский субботник, приуроченный к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне. Он должен был состояться на следующий день после «Диктанта», 18 апреля.
— Следующий вопрос связан с предыдущим. На Западе в целом и особенно у наших бывших «братьев» историю переписывают уже от слова «совсем». Первое — зачем им это нужно, и второе — можно ли как-то бороться с фальсификацией истории, сносом памятников, музеями оккупации или ничего сделать невозможно?
— К сожалению, история всегда была и остается инструментом политики. Формирование образа России как агрессивного государства нуждается в постоянном историческом обосновании. В этом нет ничего удивительного и сверхъестественного. Если мы посмотрим с вами на западные карикатуры начала ХХ века или конца XIX, то увидим там много знакомых сегодня образов и клише: с веками они несильно меняются.
— Ну ладно западные страны или вечные наши недруги поляки, но к их хору присоединились уже Украина, причем не Западная, а вся, Грузия (где в Великую Отечественную войну в пересчете на душу населения погибло больше всего солдат Красной армии). Как они могут в таком духе воспитывать своих детей?
— Все-таки такие настроения есть не у подавляющей части населения, а у элит.
Допускаю, что они сумеют отравить сознание какой-то части молодого поколения, но все равно со временем произойдет переоценка. Так жизнь устроена. Вот 22 апреля отметили 150-летие Ленина, но спросите сегодня у молодых людей, кто такой Ленин, они не знают.
В этом есть даже некий плюс: когда людей долго пичкают какой-то откровенной туфтой, у них начинает вырабатываться защитный рефлекс. Ведь в Германии, в Австрии по большей части таких настроений даже близко нет. Да и вообще в Западной Европе.
Мы в оргкомитете «Наша Победа» сейчас занимаемся интересной работой, связанной с увековечением памяти наших партизан, воевавших в Европе. Мало кто знает, что на территории Бельгии, например, действовала русская партизанская бригада «За Родину!», которая уничтожила 900 немцев и их пособников и взорвала шесть мостов, четыре эшелона, а потери этой бригады — всего 21 человек. Партизанская бригада «За Родину!» воевала под красным знаменем, с которым она была перемещена в СССР после освобождения Бельгии, причем не сдав оружия (его и документы эти бойцы сдали уже по прибытии в Одессу). В прошлом году мы установили новую мемориальную доску в Бельгии, в этом году поставим закладной камень памятника советским партизанам. Мы открываем такую же мемориальную доску во Франции — там в годы войны действовала русская женская партизанская бригада. Она называлась «Родина». Я это все к тому, что в Западной Европе такой проблемы нет. Наоборот, там бережно хранят память о борцах с нацизмом и помнят наших воинов.
— Почему же тогда она есть у наших «братьев»?
— Ну это, к сожалению, нормально для тех правителей, которые из кожи вон лезут, чтобы казаться более «своими». Им нужно продемонстрировать свою верность «новому курсу». Для этого надо отряхнуть со своих ног прах всего, что было раньше.
— Как вы считаете, это необратимо?
— Обратимо. Но следует понимать, что мы всегда будем находиться во враждебном окружении. Не стоит тешить себя иллюзиями, что мир поменяется и все будет по-другому. Не поменяется. Тут два пути. Либо мы отказываемся от своей территории, от политической и государственной независимости, превращаясь в некий придаток, — так, собственно, и было в 1990-х, и всех это устраивало, — тогда никто ничего плохого о нас говорить не будет, все будут нас поддерживать. Либо сохраняем суверенитет и идем своим путем, но тогда нужно быть готовыми и к враждебным нападкам на Россию.Б (Босс май-июнь 2020 г.)
ХИНШТЕЙН Александр Евсеевич, журналист, политический деятель. Депутат Государственной думы ФС РФ, председатель Комитета по информационной политике, информационным технологиям и связи. Член партии «Единая Россия».
Родился 26 октября 1974 года в г. Москве в семье инженеров.
Окончил факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова (2001 год), Московский университет МВД России (2007 год).
Прошел профессиональную переподготовку в РАНХиГС при президенте РФ по программе переподготовки высшего уровня резерва управленческих кадров (2013 год).
С 1992 года работал в газете «Московский комсомолец» (корреспондентом, специальным корреспондентом, обозревателем при главном редакторе).
Получил широкую известность благодаря своим громким журналистским расследованиям в сфере коррупции.
В 1999–2002 годах вел авторскую программу «Секретные материалы» на канале ТВЦ.
С октября 2016 по сентябрь 2018 года работал советником директора Федеральной службы войск национальной гвардии Российской Федерации (Росгвардии) Виктора Золотова.
В 2003 году избран депутатом Государственной думы по Семеновскому одномандатному избирательному округу 122 (Нижегородская область).
Являлся депутатом Госдумы IV, V, VI созывов. В 2018 году избран депутатом Государственной думы VII созыва от 158-го одномандатного округа Самарской области.
За период работы в Государственной думе выступил инициатором более 100 законопроектов в области уголовного, административного и гражданского права.
Координатор партийного проекта «Единой России» «Историческая память».
Заместитель секретаря Генерального совета партии «Единая Россия», член президиума Генерального совета партии «Единая Россия».
Входит в Правительственную комиссию по цифровому развитию, использованию информационных технологий для улучшения качества жизни и условий ведения предпринимательской деятельности.
Член президиума Ассоциации юристов России, Центрального совета Российского военно-исторического общества, Союза журналистов Российской Федерации, президиума Союза журналистов г. Москвы, Российского книжного союза.
Автор книг «Конец Атлантиды. Почему Путин никогда не станет Горбачевым», «Какого цвета страх», «Подземелья Лубянки», «Охота на оборотней», «Ельцин. Кремль. История болезни», «Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги», «Как убивают Россию», «Кризис», «Сказка о потерянном времени».
Отмечен многочисленными государственными наградами, в том числе орденами «За заслуги перед Отечеством» IV степени, Почета, медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, медалью «Защитнику свободной России» и другими, а также ведомственными и общественными знаками отличия.
Лауреат многих профессиональных премий в области журналистики, в том числе высшей журналистской награды «Золотое перо России».
Женат, воспитывает двоих сыновей.
