Вячеслав НАЗАРУК: радость бытия
Текст | Анастасия САЛОМЕЕВА
Фото и иллюстрации из архива Вячеслава Назарука
Вячеслав Назарук — художник, скульптор, иллюстратор, мультипликатор. Не одно поколение российских ребятишек обязано ему радостью встречи со своими любимыми анимационными персонажами — крошкой Енотом, Мамонтенком, котом Леопольдом и многими другими. Вот уже несколько десятилетий Вячеслав Михайлович фактически не занимается мультипликацией, сосредоточившись на таком сложном и редком в наши дни жанре, как историческая живопись.
— Вячеслав Михайлович, вы долго работали в кино, потом ушли в «большую» живопись. Именно она сейчас — главное направление вашего творчества?
— Да, историческая живопись — то, чем я сегодня занимаюсь всерьез. Пишу большие полотна, на некоторых до 150—170 портретов.
— Как вам удается достигать исторической точности? На ваших полотнах даже мельчайшие детали одежды и обмундирования соответствуют своей эпохе!
— Созданию картины предшествует кропотливая работа, более свойственная даже не художнику, а скорее историку, археологу. Необходимо досконально изучать тему, археологические источники и исторические материалы, погрузиться в атмосферу той эпохи. Я выезжаю на места событий, встречаюсь и консультируюсь с историками, священниками, оружейниками, специалистами по костюму, гриму. Если на картине должны быть изображены лошади — консультируюсь на кафедре коневодства Тимирязевской сельскохозяйственной академии: это нужно для того, чтобы узнать о породах того времени, понять, какие породы и масти коней были распространены в той местности, где происходило описываемое мною событие, и, наконец, какое убранство было у лошадей героев полотна. Постоянно пользуюсь историческими фондами музеев, киностудий, частных собраний, а некоторые предметы (костюмы, реквизит, оружие, муляжи и пр.) изготавливаю сам или заказываю специалистам. Все это занимает очень много времени. Так, картину «Куликовская битва» я писал шесть месяцев, а материал к ней собирал 14 лет.
Скажу также, что мне несказанно повезло: у меня всегда были очень хорошие консультанты — первые скрипки в своих областях.
Среди них выдающийся историк академик Борис Александрович Рыбаков, блестящий исследователь древнерусской литературы Дмитрий Сергеевич Лихачев, известный археолог, ныне директор Института археологии НАН Украины Петр Петрович Толочко, крупнейший эксперт в области коневодства Давид Яковлевич Гуревич. При написании картины «Крещение» я получил благословение экзарха Украины Филарета.
— Ваши знаменитые консультанты нередко подсказывали вам идеи будущих полотен?
— Да. Например, к созданию триптиха «Слово о полку Игореве» меня подтолкнул Борис Александрович Рыбаков, однажды посоветовавший мне написать картину к этому литературному памятнику. Я принялся возражать: «Это же художественное произведение, как его писать?! Картин-иллюстраций не бывает!» «Ну, вы сумеете», — безапелляционно развеял мои сомнения Борис Александрович.
Триптих писался для Государственного исторического музея и некоторое время хранился там. Потом он попался на глаза директору Владимиро-Суздальского музея-заповедника Алисе Ивановне Аксеновой и так ей понравился, что она забрала все три картины к себе во Владимир. Через несколько лет Алиса Ивановна обратилась ко мне с просьбой еще раз написать одну из картин триптиха — ту, где изображен сказитель Боян. Она была нужна Музею былины, который тогда открылся на территории Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале. Так я создал еще одного Бояна, такого же и в то же время немного другого.
— У вас есть полотна, которые вы могли бы назвать этапными?
— Да нет, я люблю все свои картины, каждая родная. Самое страшное для художника — расставаться с готовой работой. Картина для него — что ребенок. Ты разговариваешь с каждым созданным тобой персонажем, любой из них — личность, со своей историей, драмой, судьбой… А потом проходит время, и ты берешься за следующую работу, за ней следует другая, и каждая все более и более интересна.
Я благодарен всевышнему за то, что он мне дал именно эту профессию, что я могу воссоздавать давно ушедший от нас мир, могу сам побывать там и поведать о нем зрителю. Жаль только, что большинство моих исторических полотен трудно увидеть. Одни хранятся в запасниках государственных музеев, другие — в закрытых частных собраниях, общественный доступ открыт лишь к единицам.
— Если ваша работа сродни тому, что делает археолог, значит, написанные полотна должны содержать в себе исторические открытия?
— Небольшие исторические открытия есть в каждой картине. Например, на картине «Проводы Перуна» (она была написана в 1988 году, в канун тысячелетнего юбилея Крещения Руси) содержится самое первое изображение идола Перуна. Раньше его никто не писал, потому что точных сведений о том, как выглядел идол славянского бога — тот самый, сначала поставленный князем Владимиром в Киеве, а через несколько лет во время Крещения Руси свергнутый и брошенный в реку, — не сохранилось.
Моей работе предшествовала целая полоса изысканий.
Прямых сведений о том, как выглядел киевский Перун, действительно, нет. Однако в «Повести временных лет» сказано, что голова идола была «сьребряну, а yс злат». Борис Александрович Рыбаков, проводивший раскопки в Киеве в том месте, где князь установил свой языческий пантеон, доказал, что диаметр дуба, на котором была водружена голова Перуна, был равен 168,4 см, высота его ствола равнялась 6 м, и еще на 2,5 м возвышалась голова идола. Стоит отметить, что на Руси того времени был очень высокий уровень культуры. То была страна блестящих мастеров — кузнецов, смальтистов, художников, ювелиров, а создаваемые ими произведения носили культовый, ведический характер. К тому же Древняя Русь была баснословно богата. И, конечно, идол Перуна, центральный в языческом пантеоне князя Владимира, должен был всех поражать своим великолепием. Таким я его и создал. Голова Перуна на картине выполнена из золота и серебра (кузнецы, с которыми я консультировался, сказали, что техника того времени позволяла так делать). В прорезях глаз сияют янтарные роговицы (янтарем мы в ту пору очень активно торговали с Египтом), а в зрачке из колдовского камня смарагда сверкают красные молнии.
В картине «Ледовое побоище» мне удалось расшифровать, что такое немецкая броня. Это не тяжелые железные доспехи и не традиционная кованая кольчуга, как можно подумать.
Броня — кольчуга, но необычная. Это кольца, нашитые особым способом на сыромятную кожу с продетыми в них стальными жгутами, что делает ее практически неуязвимой.
— Бросается в глаза ваш подход к изображенным на картине героям. О каждом из них можно очень многое рассказать…
— Характеры своих персонажей я прорисовываю в самом начале работы. Вернее, они сами собой рождаются. Скажем, диптих «Крещение Руси» показывает великий момент нашей истории, но большинство участников события этого не чувствуют. Жизнь идет своим чередом. Понятно, что наши предки не сразу после крещения стали христианами. Вот важный боярин набожно потупил глаза, подспудно думая о благах, которые вскоре ему дарует князь за то, что он поддержал реформу. Корсунский священник крестит людей, а те заняты своими делами — кто-то просто радостно плещется в воде, кто-то дерется, кто-то флиртует.
— Такой подход к драматургии образов сформировала у вас работа в кино?
— Конечно, я ведь почти 20 лет своей жизни отдал кино и мультипликации. Помню, как-то я встретил Юру Норштейна (мы с ним знакомы с детства, вместе учились в художественной школе). В мультфильме «38 попугаев» Юра «водил» Мартышку. И вот я говорю своему другу: «Надо же, какая блестящая обезьянка у тебя получилась, до чего же характер яркий!» А он отвечает: «Ты думаешь, я мартышку водил? Нет, легкомысленную женщину!» Вот таким и должен быть подход художника к персонажу.
Работа в большом кино, и особенно в мультипликации, мне дала очень многое. Я подсознательно чувствую движение, а это подвластно далеко не всем. Мультипликатор, работая над фильмом, не просто фиксирует предмет, а оживляет его. Ему подвластны и законы пластики формы, и движения.
— В мультипликацию вы ведь пришли благодаря Юрию Норштейну?
— Да, а позже он же убедил меня ее оставить. После окончания курсов художниковпостановщиков я несколько лет проработал в «большом» кино, потом Юра привел меня в творческое объединение «Экран», где только открылась студия «Мульттелефильм». Там работали изумительные и очень яркие люди, кого ни возьми — удивительная личность. В ТО «Экран» я проработал с 1970 до 1987 года. Но постепенно мультипликацию стала оттеснять историческая живопись. Я долго колебался, что же выбрать, и определиться мне помог Юра, однажды сказавший: «Бросай мультипликацию. Зачем она тебе? Ты же серьезные картины пишешь». Так что я ему дважды обязан.
— Вы навсегда ушли из кино и мультипликации?
— Думал, что да, но выходит по-другому.
В этом году я закончил еще один свой мультипликационный фильм. Признаюсь, немного совестно о нем говорить, потому что к этой работе я приступил после очень большого перерыва. За эти годы я успел и в США поработать, и в Китае побывать, где понял, что краше и лучше Отечества ничего нет.
— А что вы делали в США?
— Меня пригласила студия Disney. Я проводил там мастер-классы, преподавал в американских университетах, участвовал в неанимационных проектах. В Disney трудится замечательный народ и, кстати, много наших соотечественников. Вообще, американские аниматоры очень похожи на тех, что работали в советской мультипликации. Очень творческие люди и высочайшие профессионалы, правда, мне кажется, что у нас порой встречались художники и покрепче, чем у них.
Вспомните, что такое движение, по гениальному Уолту Диснею, ну, например, как передвигается на экране его Микки-Маус. Это динамика, скорость, трюки и гэги, словом, блиц-работа. А теперь обратимся к нашей классике — мультфильму «Аленький цветочек» Льва Атаманова. Там мягкое и плавное движение. Чем движение мягче, тем труднее его передать. Справиться с такой задачей может только очень яркий профессионал.
— Вам не кажется, что мультипликация ХХ века, даже сделанная для широкого круга зрителей, имела больше прав называться искусством, нежели сегодняшняя?
— Наверное, так можно сказать не только о мультипликации, но и о кинематографе вообще. Это проблема человеческих ценностей, сейчас они другие, как и пространство, в котором мы живем.
Впервые я почувствовал разницу между временами и то, как меняются менталитет и ценности людей, в самом начале своей кинодеятельности. Мы делали большой художественный фильм о первых политических заключенных в Забайкалье. Это была юбилейная работа, приуроченная к годовщине революционных событий 1905 года. Я начал кропотливо собирать материал по началу ХХ века. Как архивная крыса сидел в библиотеках, изучал исторические источники, личные письма, фотографии тех лет. С выцветших фотографий на меня смотрели удивительно одухотворенные лица — они принадлежали не только представителям высших сословий, но и простому люду — торговцам, ремесленникам, рабочим, крестьянам…
То были люди с другим менталитетом, а значит и с другой физиогномикой, нежели мы. Они иначе думали, разговаривали, писали, относились к окружающей жизни и быту. Теперь все это безвозвратно ушло.
— Чтобы картина, фильм получились, художник обязан полностью погрузиться во время…
— Да, все получается только тогда, когда ты «ныряешь» в материал и пропускаешь его через сердце. Еще необходимы впечатления и опыт.
В студенческие годы мы с друзьями исколесили всю Россию — хотелось увидеть страну, узнать ее людей, поговорить с ними… Пешком прошли чуть ли не всю Волгу, «гоняли» на этюды в тайгу, участвовали в сибирских стройках… То, что мы увидели, невозможно передать словами, но в сердце это осталось. С кем только мы тогда не встречались — колхозниками, грузчиками, охотниками… Это колоссальный опыт. Люди — самый ценный материал для художника, если вы не научитесь им сопереживать, то все, что вы в будущем ни сделаете, будет мертвым.
— Чувствуется, у вас были замечательные учителя. Кто они?
— Да. Мои учителя не только художники, но и люди, с которыми я встретился в годы студенческих странствий. Те случайные и часто мимолетные контакты многому научили.
Помню, как однажды в тайге нас приютил на ночь один старичок, перед сном мы долго беседовали за чаем. До сих пор вспоминаю сказанную им фразу: «Поссориться, сынки, не велика мудрость. Мудрость в том, чтобы по жизни сохранить мир». На таких встречах и формировалась личность.
Если говорить о тех, кто учил меня профессии, то я низко кланяюсь Владимиру Ивановичу Апановичу, ученику Петра Петровича Кончаловского, который преподавал в детской художественной школе Советского района г. Москвы, у Планетария. Когда я, еще совсем юнец, делал свои первые шаги в искусстве, он сказал моей матушке: «Надежда Ильинична, я вас попрошу об одном: поскольку ваш сын еще несмышленыш, следите за тем, чтобы каждый день он работал минимум по два часа.
Без перерывов и выходных. Если Слава решил стать художником, то нельзя допускать никаких послаблений». Его завету я следую и по сей день. В институте у нас преподавал замечательный педагог Аркадий Максимович Кузнецов.
Он приходил в аудиторию, смотрел на нас с досадой и говорил: «Что же вы, мужики, так карандашом-то ругаетесь. Карандаш-то петь должен!» — и начинал читать стихи Пушкина…
Также я никогда не забуду блестящего искусствоведа Марию Николаевну Мерцалову, привившую нам, учившимся на курсах художников-постановщиков, любовь к истории костюма.
— Вы создали иллюстрации более чем к 200 изданиям. Среди них очень много сказок. Любите этот жанр?
— Да, кстати, я единственный художник, которому посчастливилось проиллюстрировать все семь сказок Александра Сергеевича Пушкина. Я тогда только вернулся из США, и мне предложили сразу два проекта — роспись храма Христа Спасителя и работу над юбилейным изданием сказок Пушкина. Я выбрал Пушкина и не жалею об этом. Иконы, культовая живопись — все-таки не совсем мое.
А прикоснуться к творчеству Александра Сергеевича было для меня великим счастьем и великой честью. Обычно в детские издания не включают сказку «Жених» и «Сказку о медведихе». Но то издание было особым, и мне повезло.
Я благодарен судьбе и за работу над сказами Павла Петровича Бажова. Мне очень нравится его проникновенный язык.
— Вы еще и скульптор. Где можно увидеть ваши творения?
— Пожалуй, самая известная моя работа в этом жанре — бронзовая кабинетная скульптура Петра I, символ Международной премии им. Петра Великого. Другие скульптурные работы еще ждут своего воплощения.
Среди них хрустальный фонтан, посвященный архангелам, в центре которого стоит фигура архистратига Михаила, памятник Гофману, который в окружении своих сказочных персонажей должен был быть поставлен в Калининграде, 32 скульптурные композиции аллеи памяти героев 1812 года и многое-многое другое.
— А что бы вы посоветовали человеку, который хочет стать пусть и не профессиональным, но художником?
— Это трудно, художники — как цветы в поле, все разные. Единственный совет, который я могу дать каждому из них, — всегда ставить впереди себя Всевышнего и не пытаться его обогнать. Ведь все, что мы делаем, это жалкое повторение того, что создал Господь. На нашей планете такая красота, что и за целую жизнь не налюбуешься. Думаю, что каждая букашка, проживая жизнь на земле, чувствует радость бытия. Земля — это рай, дарованный нам Богом, который мы сами преобразуем в ад. Дорожить этой красотой должен каждый человек.
И вот что я могу пожелать всем нам — каждое утро, пробуждаясь ото сна, благодарите Господа за то, что он дал вам еще один день. Это ли не счастье — жить на нашей планете!Б (Босс №08/2008)
Вячеслав Михайлович Назарук — художник-постановщик, живописец, иллюстратор, скульптор.
Родился 4 марта 1941 года в Москве. Окончил Московский государственный педагогический институт им. В.И. Ленина (1965 год), Курсы по подготовке художников-постановщиков ЦТ (1968 год).
Работал в Главной редакции музыкальных программ ЦТ, студии «Мульттелефильм» ТО «Экран», преподавал в МГПУ им. Ленина.
Художник-постановщик 17 телевизионных фильмов-спектаклей («Снегурочка», «Вольный ветер», «Эгмонт» и др.) и более 40 мультипликационных фильмов (в числе которых «Приключения кота Леопольда», «Мамонтенок», «Крошка Енот», «Волшебник изумрудного города», «Чертенок с пушистым хвостом», «Ушастик», «Раз ковбой, два ковбой», «Дом для Леопарда», «Побасенки С. Михалкова»). Многие фильмы, в создании которых Вячеслав Михайлович принимал участие, отмечены наградами российских и международных кинофестивалей.
Один из немногих художников отечественной мультипликации, удостоенный Государственной премии СССР. Автор масштабных исторических полотен («Куликовская битва», «Ледовое побоище», «Соколиная охота царя Алексея Михайловича», «Проводы Перуна», «Крещение», «Амазонки», «У протоки», «Чудо святителя Алексия», триптих «Слово о полку Игореве» и др.), скульптурных композиций.
Создал иллюстрации более чем к 200 изданиям. Книжная графика В.М. Назарука к изданию «Семь сказок Пушкина» была отмечена Почетным дипломом Комитета по печати РФ.
Имеет ряд учебно-методических и научных трудов.
