Юозас БУДРАЙТИС: кино теперь мое хобби

Беседу вели Юрий Кузьмин и Анастасия Саломеева

Выпускнику юридического факультета Вильнюсского университета Юозасу Будрайтису не суждено было стать правоведом. Всему виной кино: первая значительная роль в культовом фильме «Никто не хотел умирать» сделала его, тогда еще студента, всесоюзной знаменитостью. После этого у блестящего литовского актера было немало хороших фильмов и немало замечательных ролей. Но десять лет назад Юозас Будрайтис имел смелость изменить свой образ жизни свободного художника, став лицом государственным — атташе по культуре посольства Литовской Республики в РФ. Впрочем, кино и другим давним творческим увлечениям — живописи и фотографии еще есть место в его жизни.

— Юозас, у культур наших стран много общего — это и давнее тяготение друг к другу со времен переплетения конфессиональных и языковых связей Великого княжества Литовского и Киевской Руси, и существование в едином культурном пространстве во времена Российской империи, а затем Советского Союза. Насколько тесны сегодня культурные связи между нашими странами?

— Теперь, конечно, на первый план в жизни каждого государства вышли вопросы политические и экономические. А культурные связи зависят от того, насколько мы, те, кто транслирует национальную культуру, сумеем вписаться в этот общий контекст.

Должен сказать, что интенсивность российско-литовских культурных контактов сейчас не очень высокая. По крайней мере ее нельзя сравнить с теми культурными потоками, которые идут, скажем, из Франции в Россию и из России во Францию. Наверное, тут еще действует старый стереотип, бытующий в общественном сознании и литовцев, и россиян: мол, мы друг друга и так хорошо знаем. Хотя на самом деле это неверно — мы все еще не знаем друг друга. Во времена СССР мы жили в общем пространстве и знали друг о друге только общие вещи, к тому же откорректированные идеологией. Согласитесь, одно дело жить в коммуналке, а другое — общаться с каждым из соседей отдельно. Нам было неизвестно народное искусство друг друга, не показное, а то, какое оно есть на самом деле, и творчество современных художников (в самом широком смысле этого слова), имена многих из которых были под запретом.

Тем не менее культуры наших стран пересекают границы и взаимообогащаются. Многое происходит на уровне личных контактов. Я считаю, что мы как дипломатические работники должны способствовать развитию отношений между людьми. Наши культурные программы — это лишь часть работы, главная цель которой — сблизить людей, свести определенные творческие группы, заинтересовать их и сделать так, чтобы потом они уже общались и без нас.

Мы гордимся, что в России много поклонников литовского театра, творчества Эймунтаса Някрошюса, Римаса Туминаса, Оскара Коршуноваса. Приятно и то, что в российских театрах ставят пьесы наших молодых драматургов, например Лауры-Синтии Черняускайте. Что же касается культуры России в Литве, то мы очень любим ваш театр, имеем возможность слушать ваших самых лучших музыкантов, произведения российских композиторов присутствуют в репертуаре почти каждого нашего оркестра. Современных композиторов из России мы, правда, знаем плохо. Так же как и Россия не знает имен новых литовских композиторов, чье творчество очень интересно. У нас есть задумка познакомить вашу страну с их творчеством.

Мы стараемся наладить отношения между российскими и литовскими художниками. Нередко устраиваем в Москве, в Доме Балтрушайтиса, выставки русских художников, изображающих в своих работах Литву, организуем в России выставки литовских художников и российских — в Литве.

В Литве очень хорошо знают русскую литературу, и классическую, и современную. У нас издают произведения ваших современных авторов, выходят и переводы классиков. Но пока еще есть поколение, которое хорошо знает русский. Естественно, они читают Достоевского и Толстого в подлиннике.

— А литовская молодежь по-русски уже не читает?

— Смотря какая молодежь. Среди тех, кому от 25 до 40 лет, есть люди, говорящие и читающие по-русски, а вот тем, кто моложе, ваш язык не знаком. Например, моя дочь, которой 25 лет, хорошо знает русский, а 14-летний внук с ним уже не знаком. Это естественно, потому что россияне и литовцы сейчас вынуждены преодолевать много преград, чтобы общаться. Это и визовый режим, и отсутствие здесь старых друзей. Молодому человеку из Литвы поехать на восток чрезвычайно сложно, в то время как на запад, в страны Евросоюза, открыты все двери. Понятно, что ребята лучше знают языки тех стран, куда они чаще ездят.

Мы стараемся сделать так, чтобы российский рынок интеллектуальной литературы узнал литовских авторов. В рамках программы литовского посольства в России «Балтрус» мы издаем книги bilingua наших поэтов, а также книги по истории Литвы и материалы научных конференций, которые проводит Дом Балтрушайтиса. Это ежегодные научные чтения памяти Юргиса Балтрушайтиса, проходящие весной, и ежегодная осенняя конференция по Великому княжеству Литовскому. На них приезжают ученые со всех концов света. Это очень хорошо, поскольку нам важны не столько сами конференции, сколько то, что здесь зарождаются личные контакты людей, работающих над схожими темами. Если мы не будем этому способствовать, то исследователям окажется очень сложно встретиться друг с другом.

Вокруг Дома Балтрушайтиса сложился своеобразный клуб ученых. В него входят такие крупные в науке фигуры, как Вячеслав Всеволодович Иванов, Татьяна Владимировна Цивьян, Николай Алексеевич Богомолов, Алексей Викторович Андронов, Анатолий Павлович Непокупный и многие другие. С нами поддерживал связь покойный Владимир Николаевич Топоров, известный лингвист и литературовед. В клубе постоянно появляются и новые люди.

При Доме Балтрушайтиса создана научная библиотека по балтистике, в которой находится ценнейшее полное издание Словаря литовского языка. В Москве это большая редкость. А моя мечта — открыть в МГУ отделение балтистики. Сейчас в России только одно такое отделение — при кафедре общего языкознания филологического факультета СПбГУ. Это очень важно для сравнительного языкознания, где без прибалтийских языков, особенно самого древнего из живых языков, литовского, обойтись нельзя.

— Есть ли в глубинке России, где вы так часто бываете в рамках программы «Окно в Литву», интерес к культуре вашей страны?

— Программа «Окно в Литву», которую мы придумали здесь, в посольстве, — это представление литовской культуры в регионах России. И она очень хорошо воспринимается. В регионах отношение к Литве хорошее. Публики на наши мероприятия приходит много, люди с удовольствием участвуют в конкурсах на знание Литвы, много желающих попасть на выступления творческих коллективов, которые мы привозим. Иногда в рамках этой программы мы пытаемся отыскать литовцев, живущих в регионах России, сплотить их, стимулируем их желание больше узнать об исторической родине.

— Трудно было вам, человеку творческой профессии, подстраиваться под строгие рамки существования государственного чиновника?

— Не сказал бы, что очень трудно. Была только одна психологическая проблема: мне оказалось довольно тяжело подстроить свой график под время, официально отведенное на работу — с 9.00 до 18.00. Но потом выяснилось, что это «чиновничье» время касалось меня только тогда, когда я работал референтом в Министерстве иностранных дел Литвы. Это длилось недолго. Когда же я приехал в Москву, мой рабочий график стал более свободным. Я, конечно, много времени провожу в кабинете, но в принципе могу сам регулировать свой рабочий день.

Кстати, творческое начало в моей сегодняшней деятельности тоже есть. Например, чтобы провести программу «Окно в Литву» в новом городе, надо придумать ее композицию, решить, как это должно проходить, кого мы пригласим, что будем показывать и т. д. Поначалу это дело романтическое и творческое. А потом уж начинается чисто техническая рутинная работа, которая отнимает много энергии и времени. Но даже она очень полезна — нарабатывается опыт. Например, раньше мне казалось, что собрать в одном месте больше трех человек, согласовать их график и организовать их работу я никогда не смогу. А теперь мне ничего не стоит и сотню человек собрать. Была бы цель.

Конечно, в дипломатической работе есть определенные порядки, протокол, который надо соблюдать. Я ведь являюсь официальным лицом Литвы в другом государстве. И не могу позволить себе, скажем так, некоторого легкомыслия, кое было бы мне простительно, если б я оставался свободным художником. С этим надо считаться. Но, с другой стороны, ничего особо сложного и необыкновенного тут нет.

И потом, скажите, когда бы я смог познакомиться со столь интересными и великими людьми, как Владимир Николаевич Топоров, Вячеслав Всеволодович Иванов, и пообщаться c ними? Мог бы я приблизиться к ним, оставаясь простым актером? Конечно, нет. Я благодарен судьбе за то, что она подарила мне эту возможность. Очень рад тому, что с Владимиром Николаевичем Топоровым мне посчастливилось провести достаточно много времени в разговорах, что я подружился с директором Музея Марины Цветаевой покойной ныне Надеждой Ивановной Катаевой-Лыкиной, благодаря которой заново открыл для себя Марину Цветаеву. А когда бы я увидел такие невероятные места, как Кирилло-Белозерский и Ферапонтов монастыри? Все эти вещи пришли ко мне только благодаря дипломатической службе.

— В России вас знают прежде всего как актера. На дипломатической службе такая популярность и узнаваемость вам помогает или мешает?

— Узнаваемость, конечно, помогает в работе и многое облегчает. Я могу без всяких формальностей подойти к высокопоставленным людям, договориться с ними о встрече.

Да, российский зритель меня помнит, и я благодарен ему за это. Удивительно, что на улицах меня узнают и молодые люди. Радует, что, когда я иду на работу — а мне от дома до Дома Балтрушайтиса надо пройти минут пять пешком, — двое-трое прохожих, абсолютно незнакомых мне людей, обязательно подойдут ко мне и поздороваются. Многие желают какие-то приятные вещи. Это очень сильно греет душу, потому что чувствуешь себя нужным.

— В СССР блестящая плеяда литовских актеров была чем-то вроде национального достояния: Баниониса, Будрайтиса, Адомайтиса, Лаймонаса Норейку, Масюлиса знали и любили все. А сегодня в России почти не знают современного литовского кино. Почему так происходит?

— У нас был мэтр — режиссер Витаутас Желакявичус, великая личность и большой мастер. Он снял «Никто не хотел умирать», фильм-явление, заинтересовал своим творчеством всю страну, и благодаря этой картине мы, снявшиеся в ней актеры, стали известными. Были у него и другие очень хорошие фильмы. На работы Желакявичуса начали ориентироваться все литовские режиссеры. Так родилась школа литовского кино.

Однако Желакявичус долгое время жил и работал в Москве, мало общался с литовскими коллегами, не преподавал на родине, не учил своему мастерству, не транслировал собственный опыт. Нам оставались только его фильмы. Потом мастер ушел из жизни. А нового гения, способного так же громко заявить о себе, в нашем кино пока нет.

У нас продолжают снимать фильмы, есть среди них и хорошие, но говорить о литовском кино как о масштабном явлении уже нельзя. Кстати, так же исчезло и грузинское кино, тоже бывшее явлением. Многие из великих режиссеров грузинского кинематографа ушли из жизни, а те, кто остался, больше не работают на родине.

Что же касается актеров, то мы, старая гвардия, еще появляемся на российских экранах, но спрос на нас уменьшился. А молодые просто не попадают в русло кино как явления, и их мало знают за границей. Это хорошие актеры, даже лучше нас, просто живут они в другое время.

— Вас нередко можно видеть в новых российских фильмах. Вы требовательно подходите к выбору ролей?

— Знаете, первые годы своей жизни в Москве я отказывался ото всех предложений сняться в кино. Долго не мог привыкнуть к тому, что когда-то я играл значительные, часто главные роли, а теперь мне стали предлагать небольшие, так называемые обслуживающие, ролишки.

Ведь перед перестройкой мне начали делать очень интересные предложения: скажем, сыграть главную роль да еще с комическим уклоном. Это такие фильмы, как полюбившийся зрителям «Опасный возраст», «Карусель» и некоторые другие.

Хотя и считается, что нет маленьких ролей, есть маленькие актеры, но в кино все же не так, как в театре. Я отказывался до тех пор, пока не постарел, а теперь отношусь к этому очень спокойно.

— Кино превратилось из профессии в хобби?

— Да, именно так я всем и говорю. Конечно, хотелось бы, пока силы есть, сыграть что-то значительное. Посмотрите, в США немолодые артисты до сих пор не сходят с экранов. Замечательные работы у Джека Николсона, а что уж говорить о более пожилом Клинте Иствуде, который снимает великолепные фильмы. Для них есть и интересный материал, и закрученная драматургия.

А у нас, и в России, и в Литве, культ молодых. Это произошло потому, что после распада СССР общество развивалось не последовательно, а скачкообразно. Несколько лет безвременья в кино — и мы, актеры старой закваски, остались не у дел. Нам не посчастливилось, как американским актерам, взрослеть и стареть вместе со своим зрителем. Молодой человек, которому во время распада Союза было десять лет, и не знает актеров нашего поколения. Молодежь хочет действия, развлечений, а мы на это уже не годимся. Зрители постарше нас еще помнят и, может быть, хотели бы видеть нас на экранах, но их уже меньшинство.

Так что я теперь мало снимаюсь. Но не только потому, что большинство предложений меня не интересует, просто времени нет. Я же на службе и могу ездить на съемки только на выходные, праздники, ну и отпуск для этого взять.

— У вас режиссерское образование, но очень мало собственных режиссерских работ. Почему так вышло?

— Да, все мои фильмы — короткометражные. Дело в том, что, когда я учился на режиссера, в кино господствовала идеология, и материал должен был ей соответствовать. Меня же всегда интересовал человек, его личная жизнь, внутреннее состояние, психология. Такая глубина киноначальством не приветствовалась, нужно было снимать то, что видно глазу. И, как правило, комиссии на студиях отвергали мои предложения. Не совпал я как режиссер с тогдашним кинопроизводством. К тому же я в то время еще и сам активно снимался и все откладывал режиссуру на потом. Правда, один полнометражный фильм я начал делать. Но так случилось, что на него потребовалось больше денег, чем было предусмотрено сметой. Их не дали, и проект пришлось закрыть.

— Вы как-то сказали, что вам всегда было тесно — быть только актером, играть только в кино, только в театре. Вы всегда тянулись к чему-то большему. А сейчас вам тесно?

— Уже нет. Я понял, что способен на большее, чем занимаюсь сейчас. В конце концов, я могу уехать в Лондон или в Италию, где у меня много друзей, и работать там. Тут ведь многое зависит от моего свободного выбора, а не от судьбы и не от внешних обстоятельств.

На нынешний промежуток своей жизни я выбрал этот пятачок — Дом Балтрушайтиса, Москва, улица Поварская, дом 24. Здесь я пытаюсь создать интерес к литовской культуре. Пока меня эта работа удовлетворяет.

Хотя внутренний голод по каким-то другим вещам, конечно, все-таки присутствует. Хотелось бы снимать документальное кино, с фотографией больше работать, возобновить занятия живописью, которым я раньше уделял много времени. Но на это нет пока времени.

— Есть ли у вас ощущение того, что вы не сделали чего-то в жизни? Например, обладая юридическим образованием — не стали юристом, будучи актером — не сыграли какой-то важной для себя роли, не снялись у какого-то режиссера, ведь, насколько я знаю, в одной из своих картин вас очень хотел видеть Микеланджело Антониони, и, наконец, сняли так мало режиссерских работ.

— Да нет. Я не люблю сожалеть о чем-то несделанном. Раз не получилось — значит, мне самому это было не очень-то и нужно. Всему причиной мои сознательные и несознательные действия.

Если бы я очень чего-то хотел, все бы осуществилось. Помню урок, который преподал мне Желакявичус, когда я как-то опоздал к нему на съемку. Мне нужно было переехать из одной съемочной группы в другую, а машины для этого не дали. И когда Желакявичус спросил, почему я не приехал вовремя, я ответил: «Не было машины». На что он мне сказал: «А где твой характер?»

— Что для вас важнее всего в работе и жизни?

— Наверное, открывать для себя новые пространства, которые я пока не знаю, но стремлюсь увидеть, узнать, испытать и что-то там создать.

Босс №11 2006 г.