Аскольд ЗАПАШНЫЙ: цирк прекрасен, потому что в нем есть абсолютно все!

БОСС-стиль | Гостиная
Текст | Юрий КУЗЬМИН, Анастасия САЛОМЕЕВА
Фото | Большой Московский цирк

Художественный руководитель Большого Московского государственного цирка на проспекте Вернадского народный артист России Аскольд Запашный — об одном из важнейших и, пожалуй, самом синтетическом из искусств, проблемах и перспективах мировой цирковой индустрии, своем творчестве и, конечно, своей знаменитой семье.

Семейные ценности

— Аскольд, вопрос, возможно, банальный, но не задать его представителю четвертого поколения легендарной цирковой семьи нельзя. Что значит для вас принадлежность к династии Запашных?

— Да, такой вопрос я слышу довольно часто, и ответ для себя я уже давно сформулировал. Его можно разбить на две равнозначные и влияющие друг на друга составляющие.

С одной стороны, быть представителем успешной династии — огромная ответственность. С другой — это определенный трамплин. Людям, которые начинают свой профессиональный путь с нуля, наверное, тяжелее. Впрочем, когда за твоей спиной стоят представители нескольких поколений, люди, которые многого добились, а некоторые из них даже стали лидерами в своих индустриях, ты испытываешь огромную психологическую нагрузку. Это как идти по тонкому льду. Каждый шаг, который тебе не удается сделать в полной мере или вообще не удается, не остается незамеченным, что очень сильно бьет по твоему самолюбию, по твоей репутации, по твоему будущему.

Так что я горжусь своей династией, безмерно уважаю ее представителей и стараюсь использовать фундамент, который заложили наши предшественники. И при этом готов к вызовам, чтобы доказать окружающим, что мы с Эдгардом достойные представители семьи Запашных, а не ребята из популярной присказки про талантливых родителей и их детей, на которых отдыхает природа.

— Каковы главные уроки, которые вам преподали родители, Вальтер Михайлович и Татьяна Васильевна Запашные?

— Наверное, это понимание того, кто такой брат и что такое братство, насколько значимы эти семейные узы и как важно сохранить их на всю жизнь.

— Это завет Вальтера Михайловича, участника легендарной группы акробатов «Братья Запашные»?

— В детстве самое страшное, что мы могли сделать с братом, — это поругаться при папе. Если такое случалось, то незамедлительно следовало серьезное наказание.

Мне кажется, что отец очень сожалел об ошибках, которые он допустил в отношении своих братьев. Они были безумно успешной семейной командой, достигли высоких результатов. Но потом что-то случилось, произошел конфликт. Что было его причиной, достоверной информации у нас нет. Мы с Эдгардом пытались это выяснить у папы, у его братьев, но старшее поколение хранит молчание. Я анализировал эту историю и пришел к выводу, что к конфликту привело решение папы оставить акробатику. Он сделал очень тяжелый выбор — покинул группу «Братья Запашные» и занялся дрессурой.

— Причиной был возраст? Ведь акробатика — это все-таки искусство молодых…

— Нет, думаю, дело не в возрасте. Для папы решение уйти в дрессуру было вопросом личностного развития. Он понимал, что «Братья Запашные» уперлись в потолок собственных достижений, что выше головы им не прыгнуть. Акробатика не предоставляла большей перспективы для развития.

В цирке, как, наверное, и в любом искусстве, есть градация жанров — популярные жанры, которые предрасполагают к высоким достижениям и общественному вниманию, а есть жанры, публике по каким-то причинам менее интересные. Ну вот смотрите — жонглирование. Кого из великих жонглеров пофамильно назовут даже цирковые? Я думаю, не больше пары артистов — Сергей Игнатов, Александр Кисс… Если мы с этим вопросом выйдем на улицу, то, скорее всего, вообще не получим ответа. А ведь выдающихся жонглеров — и наших, и иностранных — много. Но, несмотря на все их успехи, люди не помнят их имена. А задайте такой же вопрос о дрессировщиках, о клоунах, об иллюзионистах — вы услышите не менее десятка фамилий.

К тому же в советском цирке существовало четкое разграничение. Были артисты рядовые и так называемые аттракционщики — артисты популярных жанров, которые привлекали в цирк зрителей и могли тянуть целое отделение. Исходя из этого строился классический цирковой дивертисмент: в первом отделении шла сборная программа, на втором — звездный аттракцион. Это могли быть, например, Игорь Кио, Филатовы с медведями, наши великие клоуны: Карандаш (Михаил Румянцев), Леонид Енгибаров, Юрий Никулин, Олег Попов.

И вот папа захотел пойти дальше и пошел один. Он никогда нам об этом не говорил, но, думаю, он очень сожалел о том, что его связь с братьями надорвалась. Поэтому нам с Эдгардом он завещал, что братские отношения — это святое. И, видимо, воспитывая и уча нас, папа понял, как можно выстроить модель братской команды, которая могла бы сработать в цирке. То, что не получилось у тех «Братьев Запашных». И сделал так, чтобы мы имели возможность работать в разных жанрах, которые нам нравятся и которые нам интересны, и при этом могли бы всегда быть вместе и продолжать династию.

— Такую дружбу, как у вас с Эдгардом, редко можно встретить даже среди родных братьев. И вы органично дополняете друг друга.

— Спасибо. С возрастом как-то больше начинаешь понимать ценность таких семейных скреп. В детстве это воспринимается как само собой разумеющееся, как научили родители, но, наверное, так и формируется воспитание: сначала все идет от родителей, а потом уже ты сам смотришь на свои поступки через призму переданных ими нравственных ценностей и передаешь эстафету своим детям.

Я безумно счастливый человек именно от того, что у меня есть брат, от того, что у меня есть мама, что мы вместе идем вперед, помогая друг другу в самых разных жизненных моментах и дополняя друг друга в том числе.

Искусство для всех

— Несколько вопросов о цирке как индустрии. В 2019 году мы отмечали 100-летие советского и российского цирка. Датой его рождения принято считать 26 августа 1919 года, когда был подписан Декрет «Об объединении театрального дела». Вспомним слова человека, его подписавшего, — В.И. Ленина. Итак: «В эпоху всеобщей безграмотности важнейшими из искусств для нас являются цирк и кино». За эти сто лет и кинематограф, и цирк прошли долгий путь и, безусловно, доказали свою необходимость не только в эпоху всеобщей безграмотности. Но смотрите: важность кино и сейчас никем не оспаривается, его поддерживают как частные компании, так и государственные структуры. А вот с цирком сложнее. Создается впечатление, что цирки находятся где-то за пределами государственной культурной политики, причем так происходит во всех странах мира. Почему, на ваш взгляд?

— Нужно сказать спасибо Голливуду за то, что кино уделяется такое большое внимание как со стороны спонсоров, так и со стороны руководителей государств. Кинематограф, создав благодаря Голливуду международный рынок, наглядно доказывает современной власти свою значимость. А власть теперь почти во всех странах капиталистическая. А в капитализме в отличие от других политико-экономических систем один-единственный бог — деньги. В Советском Союзе, например, была очень сильна идеология, и она могла сделать приоритетом то, что экономически выглядело, может быть, не слишком целесообразно. Так, в частности, была создана совершенно уникальная и до сих пор существующая система российских цирков. Однако идеология ушла в прошлое.

Кино не просто приносит деньги, но и служит одним из мощнейших рупоров пропаганды. Кто бы что ни говорил об аполитичности Голливуда, но на деле — это гигантская пропагандистская машина. И, конечно, те люди, которые стоят у власти, это видят, принимают, поддерживают и используют в своих целях. Это ответ на ту часть вопроса, которая касается кинематографа.

— А на вторую его часть — про цирк?

— С цирком действительно все сложнее. В этой истории несколько переплетающихся между собой линий, и найти простое решение достаточно трудно.

Вот есть пример Cirque du Soleil, который смог построить очень успешную международную сеть и регулярно рапортует о своих высоких доходах. От объявленного du Soleil банкротства в пандемию давайте абстрагируемся. Там особая история, к тому, что я хочу сейчас сказать, прямого отношения не имеющая. Итак, Cirque du Soleil — это некий успешный цирковой бренд. Но смог ли он повторить успех Голливуда и поднять цирк на такую же волну популярности, как сделал Голливуд с кино?

Нет. Во-первых, Cirque du Soleil такой один, других столь же громких проектов в цирковой индустрии мы не знаем. Во-вторых, сам по себе он не доказывает успешность в современном мире цирка как явления. Дело в том, что du Soleil уничтожил традиционный цирк. Это нишевая форма цирка, она интересна и понятна только определенной категории граждан. Да, du Soleil хочет всем доказать, что это и есть тот самый цирк, который всем так нужен, — новый, современный, супермодный, а кроме этого, еще и цивилизованный.

«И именно поэтому, — заявляют они, — мы можем заменить собою весь цирк!» Однако человек-то не меняется, зритель остается зрителем. Он вроде и хочет поверить в эту идею, да не верит, потому что та форма цирка, которую предлагает du Soleil, не показывает всего, что он желает видеть. И поэтому цирк, пропагандируемый du Soleil, не приживается в других странах. И поэтому нет других столь же экономически успешных примеров этой модели, настольно прибыльных и популярных, чтобы люди, стоящие у власти, сказали: «Да, такая форма цирка работает, она привлекает толпы, она приносит огромную прибыль! Давайте вкладываться в нее, как в кино!» Это первое.

Второе. Тема цирка без животных сейчас настолько политизирована, что это стало серьезным барьером для вложения средств в цирковую индустрию. Эту тему намеренно эксплуатируют гнилые умы, ей молча подыгрывают люди, просто недостаточно умные, для того чтобы понять, что все это не во благо нашей индустрии.

Традиционный цирк должен возродить свой имидж, продекларировав соблюдение всех условий современного капиталистического общества, в том числе и условий цивилизованного содержания животных, чтобы у инвесторов не возникало внутренних противоречий из-за того, что они поддерживают эту историю. И, как только цирк превратится в серьезный массовый тренд, туда потекут и финансы, им заинтересуются и государственные деятели. Пока же есть лишь «точечное сопротивление» на местах — проекты, которые ведем мы и другие инициативные люди, искренне любящие цирк.

А потенциал с точки зрения развития у цирка огромный! И Владимир Ильич Ленин не зря говорил о его важности наряду с кино. Цирк доступен и понятен для любого человека, образован он или нет, мужчина ли это или женщина, взрослый или ребенок. Цирк — это искусство для всех! Эту мудрость сегодня, к сожалению, понимают не все.

— Последнее время много дискуссий о будущем цирковой индустрии. О том, что цирковой язык меняется, что в цирке все больше коллабораций с другими видами искусства, все больше технологий. И те же разговоры, что цирк с животными — это неправильно. На чьей вы стороне?

— Начнем с того, что цирк никогда не был искусством одного жанра, и в этом его прелесть. Цирк — это то, что я называю пластилиновым искусством. Из него можно вылепить абсолютно все, и при этом он останется собой.

Цирк интересен тем, что он впитывает в себя другие виды искусства. И это роднит его с кино. Что такое кино? Это демонстрация некоего материала в двухмерном пространстве: на экране ли кинотеатра, дома ли с помощью проектора, телевизора, экрана компьютера или смартфона. И то же самое, только вживую, — это цирк. И при этом неважно, где происходит действие — на круглой ли площадке, на театральной ли сцене, на стадионе…

— Хотя, грубо говоря, цирк — это круг.

— Круг появился в цирке не сразу. Круг — это удобство, хотя по большому счету он необходим, только если мы работаем с лошадьми или с другими бегающими животными, когда нужно показать динамику. Дэвид Копперфильд, выступающий в Лас-Вегасе в собственном театре, — это тоже цирк. Как и Дэвид Копперфильд, дающий шоу на телевидении.

Цирк прекрасен, потому что в нем есть абсолютно все. И любая попытка отсечь от него что-то приводит к коллапсу. Это я возвращаюсь к теме цирка без животных.

Что хочет увидеть зритель, приходя в цирк? Бесконечные и безграничные возможности человека! Это касается в том числе и взаимоотношений людей друг с другом, и взаимоотношений человека и животного. Сформулирую по-философски: зрителя привлекает в цирке демонстрация возможностей мира. Как можно убрать из мира животных? Можно ли это назвать хорошим трендом, который ведет в будущее? Конечно, нет. Это путь к деградации.

Животным легче от того, что их уберут из цирка, не станет. Мы просто перестаем с ними контактировать. А потом будем удивляться, как уже происходит в некоторых европейских странах: надо же, у нас растут дети, которые не могут отличить тигра от льва! Или вот незадача: человек пришел в зоопарк, увидел льва, засунул ногу к нему в клетку, а тот ему эту ногу отодрал. Да что тут странного! Он думал, что лев — милый и добрый зверь из диснеевского фильма, который вокруг себя зебр собирает и наставления им дает, а оказалось вдруг, что лев — грозный и опасный хищник!

И, когда люди говорят, что надо убрать из цирка животных, что они предлагают взамен? Ничего. В тех странах, где победил этот идиотизм, цирк просто умирает. Его нет, от слова «совсем». Перед пандемией я поездил по последним фестивалям циркового искусства, где животных фактически не было. И что я увидел? Народную самодеятельность! Там, куда раньше привозили зрелищные номера с участием 10–20 слонов, сейчас дай бог увидеть номер с одной собачкой.

Раньше было много цирков с огромным количеством самых разных животных. Сегодня мало. Профессия дрессировщика начинает отмирать, уходит школа — исчезают уникальные знания о том, как общаться с животными, знания, которые передавались из поколения в поколение.

— Каким, на ваш взгляд, должен быть цирк будущего?

— Актуальным как с точки зрения трендов, так и технологий. И при этом он должен основываться на фундаментальных достижениях предыдущих поколений. В цирке, как и в спорте, представители каждого нового поколения должны стремиться к тому, чтобы побить рекорды своих предшественников. И цирк должен уметь оглядываться по сторонам, чтобы не превращаться в законсервированный и пропахший нафталином вид искусства. Эта крайность тоже ведет к деградации.

Самый крупный цирк страны

— Осенью 2012 года ваш брат Эдгард победил в конкурсе на замещение должности генерального директора Большого Московского цирка, а вы пришли в него как художественный руководитель. Какие цели и задачи сформировали для себя?

— Изменить отношение зрителей к цирку — и тех, кто ходит в цирк часто, и тех, кто заглядывает к нам изредка, и тех, кто настроен к цирку скептически. Показать на своем примере, каким должен быть актуальный цирк, и как он должен работать.

Это глобальная цель, а задач, решение которых приведет к ней, очень много. И дело, в общем, не только в том, что происходит на манеже. Манеж — это лишь вершина айсберга. Менять нужно гораздо больше.

— Что именно?

— У людей сегодня в силу переизбытка информации клиповое мышление. Это, в частности, выливается в то, что мы дробим свое время и, чтобы успеть сделать все дела в течение дня, нередко отказываемся от мероприятий, которые длятся энное число часов.

Почему мы почти перестали ходить по маленьким магазинам? Потому что нам удобнее торговые центры, где за одно посещение можно единовременно сделать несколько дел: купить что-то, развлечься, поесть и т. д. Поэтому я считаю, что цирк из узкоспециализированного учреждения, в которое человек приходит на два-три часа посмотреть шоу, должен превратиться в комплекс, где он сможет решить сразу несколько задач. Иначе люди просто перестанут ходить в цирк. У нас, например, представление идет 2 часа 45 минут с антрактом. Еще минимум час у вас уйдет на дорогу в цирк и обратно, а как правило, уходит больше. Вопрос: много ли людей настолько любит цирк, чтобы отдать ему не менее четырех часов своего дня в условиях сегодняшней жизни? Это первое.

Второе. Раньше цирк боролся за зрителя только со своими прямыми конкурентами, грубо говоря, с другими цирками. И вроде как всем хватало, борьба в определенной степени была номинальной. А теперь мы боремся за зрителя, который, вместо того чтобы прийти в цирк, может: а — сходить в кино или посмотреть фильм дома с помощью онлайн-сервиса, б — купить билет в любой театр, в — поиграть дома в компьютерную игру, г — пойти покататься на картинге или на коньках, д — сходить с семьей в парк аттракционов и т. д. И все эти занятия будут для человека равноценными развлечениями. Поэтому я считаю, что вокруг цирка должно быть сфокусировано много различных активностей, интересных для зрителя. Чтобы человек, придя к нам, мог покататься на льду до или после представления, здесь же мог сходить в кафе или ресторан, мог погулять с ребенком в нашем парке, покатать его на наших каруселях и т. д. Это, на мой взгляд, единственный путь в будущее.

Третье. Людей вводит в заблуждение компьютерная графика. Вот мы говорили, что цирк — это демонстрация возможностей человека. А чем они могут поразить современного зрителя? Чем удивит его сальто-мортале, если он видел компьютерные трюки Человека-паука? И поиск ответа на вопрос, как заставить зрителя восхититься акробатом, работающим здесь и сейчас, как найти тот язык, который показал бы ему не пропитанное нафталином искусство, а актуальный номер в тренде современности, — это тоже большая задача. И вызов для художественного руководителя.

— Пандемия очень больно ударила по цирковой индустрии. Как переживает все, что происходило и происходит в связи с ней, Большой Московский государственный цирк?

— Нам грех жаловаться. Мы, крупнейший цирк в России, в меньшей степени пострадали от этой пандемии в сравнении с другими цирками, даже с государственными, не говоря уж о частных. Хотя Эдгард Вальтерович на правительственных заседаниях добился определенного субсидирования частных цирков в период пандемии. И многих уже поддержали, пускай не в полной мере, но хотя бы частично.

В самом начале у нас была сложность с пониманием, как вообще организовать процесс во время режима самоизоляции и действия коронавирусных ограничений. Мы не могли полностью остановить работу — животных нужно обслуживать. Сотрудники, которые занимаются животными, и те, кто мог обеспечить поддержку минимальной жизнеспособности здания, выходили на работу. Потом потихоньку началось движение. Дрессировщики возобновили репетиции, чтобы поддержать форму животных, а остальные артисты оставались по домам, как и большинство граждан. При этом мы платили людям зарплаты, никого не сократили.

Когда сняли запрет на спектакли, мы запустили сразу две программы, чтобы поддержать артистов и дать им заработать. Ограничения по числу зрителей, конечно, сильно по нам ударили. Рассадка 25% в зрительном зале, к тому же в новогодние праздники, кормящий сезон для цирковых, — это очень мало. Но мы выкручивались, как могли: стали играть по четыре представления в день, работали в поте лица. Говорят, скоро планируется установить 75-процентный порог заполняемости зала. Это вселяет надежду.

По-прежнему есть проблема со зрителями. Во-первых, потому, что на протяжении долгого времени, с того момента как мы с Эдгардом стали руководителями Большого Московского государственного цирка, мы делали акцент на развитие турпотока. И очень радовались, что все получается: привлечение в цирк туристов хорошо влияло на экономику и раскрывало дополнительные перспективы в плане творчества. Но с пандемией эта история закончилась.

Во-вторых, люди продолжают бояться коронавируса, многие отказываются ходить на культурно-массовые зрелищные мероприятия. К тому же по всем сильно ударила экономическая ситуация, люди стали сдержанными в своих тратах, в том числе и на цирк.

— 2021 год — юбилейный для Большого Московского цирка, он отмечает 50-летие. Будете праздновать?

— Обязательно. Правда, с форматом и мероприятиями пока не определились. С экономикой сейчас проблемы, пандемия продолжается. Не стоит, наверное, устраивать пир во время чумы. И потом юбилей — это вообще специфическая история, которая часто у нас в России перерастает в скучный и номинальный формат. Хорошо бы этого избежать.

50-летие — статусная дата. Какой смысл вкладывать в это празднование? Не хочется, чтобы Большой Московский государственный цирк встречал этот юбилей присыпанным нафталином. Наверное, лучше посмотреть на 50-летие как на определенный рубеж и старт для чего-то нового. В общем, мы еще в поиске, но праздновать будем.

Такие разные профессии

— Для зрителей артисты цирка братья Запашные — это в первую очередь дрессировщики хищных животных. Однако вы с Эдгардом профессионалы и в других дисциплинах помимо дрессуры. Вы и вольтижеры, и акробаты, и жонглеры, и канатоходцы. А какая из всех этих дисциплин вам особенно близка?

— Сейчас как артист я больше жонглер, нежели дрессировщик (улыбается). И знаете, мне не нравятся такие дефиниции, как «самая» и «особая». Это плохо осязаемые величины. Я просто безумно люблю цирк, люблю его весь и за все!

А если говорить подробно о жанрах…

Ну вот жонглирование — когда-то оно мне не очень нравилось, а теперь жонглировать стало интересно. Возможно, потому что я обрел творческую свободу как режиссер-постановщик и сделал немало успешных проектов, где номера с жонглированием представлены в несколько ином ракурсе, как бы модернизирующем наше представление об этом искусстве. И меня радует, что в последнее время люди, знакомые и незнакомые, подходят ко мне после шоу и говорят: «Аскольд, спасибо, благодаря вам мы стали любить жонглеров!»

Я всегда любил лошадей, и мы очень много с ними работали. Мне нравится и жокейская работа, и жонглирование на лошадях.

А по духу мне ближе всего, наверное, акробатика. Но в силу проблем со здоровьем (у меня много травм) сейчас я не могу назвать себя полноценным акробатом. Хотя в прошлом да, акробатикой я занимался много и с огромным удовольствием.

Что же касается дрессуры, то это действительно своего рода визитная карточка нашей семьи. Однако честно вам признаюсь: у меня нет сумасшедшей любви к этому жанру. Наверное, потому что я все-таки здравомыслящий человек и осознаю степень опасности происходящего. Постоянный риск трудно любить, это все равно, что пожарный скажет вам, что любит огонь.

Я безумно люблю хищников, я восторгаюсь ими, уважаю их. Но вот момент постоянного нахождения рядом с ними не вызывает у меня восторга. Поскольку хищники никогда не прощают ошибок и всегда, как бы ты к ним хорошо ни относился, готовы тебя убить.

— Они остаются животными, хищными?

— Именно хищными! У хищников специфическое мышление. У меня не так давно был случай. У нас есть тигр по кличке Барпет, огромный самец весом 220 кг. Он очень любит, когда я чешу ему спину. Мы это называем «чухать» — чешешь его и приговариваешь: «Чух-чух-чух». Барпет знает, что я тоже получаю от этого удовольствие, и часто ко мне подходит, фыркает, ласкается и просит почухать его. И вот однажды мы с братом работали с Барпетом. Нас снимало телевидение, и Эдгард предложил: «Давай сделаем красивую картинку? Почухай Барпета, а я у тебя возьму интервью». Без проблем. Положили тигра, я начинаю его чесать, Барпет балдеет. Тут Эдгард говорит: «Отодвинь палку в сторону, некрасиво в кадре». «Ну как убрать палку? Это же первое правило безопасности — никогда не доверяй хищнику!» — возражаю. «Ну хватит, я здесь, помощники рядом, все будет нормально», — отвечает Эдгард. Ладно, отодвигаю палку, продолжаю чухать Барпета, даю интервью. Тигр, который, как кажется, совсем размяк, начинает как кошка выкручиваться от удовольствия. И вдруг в один момент он разворачивается совершенно в другую сторону, и на долю секунды мы с ним оказываемся лицом к лицу. И я понимаю, что уже интересен тигру как кусок мяса — он заложил уши, глаза стали стеклянными, приподнялся. Прыгаю назад, падаю на хребет. Подскакивает Эдгард, подбегают помощники, а Барпет, видя это все, разворачивается и спокойно уходит в другую сторону.

То есть хищнику никогда нельзя доверять. Он никогда не станет милым добрым котенком, с которым можно спокойно уснуть рядом. Это прирожденный убийца, агрессия в его природе.

— Как вы пришли к профессии режиссера цирка?

— Благодаря маме, она меня направила. По природе я аналитик, с детства любил все анализировать, просто не мог чем-то пользоваться, если не понимал, как это работает, и поэтому разбирал все свои игрушки. Когда стал работать с животными, в моей жизни появилась психология — это основа основ в дрессуре. Я заинтересовался психологией гораздо больше, чем требовалось для моей профессии.

А дальше стало интересно не просто анализировать и разбирать все «от и до», но и создавать самому. Начался поиск нужного инструмента. Я увлекся кино, научился монтировать видео и сегодня могу назвать себя профессиональным видеоредактором — уже несколько десятков лет работаю с видео в профессиональных программах. Я снимал постановки, где миксовал цирк и кино, развлекал таким образом себя и коллектив. И вот мама, понаблюдав за всем этим, однажды сказала: «Аскольд, у тебя явно дар к режиссуре, тебе нужно получить академическое образование в этой области». И я пошел учиться режиссуре цирка в ГИТИС — вуз, в котором теперь уже преподаю сам.

— Что побудило вас вернуться в ГИТИС преподавателем?

— Прежде всего желание научить студентов практической режиссуре. На мой взгляд, в современной цирковой режиссуре есть много проблем, в том числе это касается и подготовки режиссеров. Когда меня учили в ГИТИСе, я считаю, много времени было потеряно впустую. Хотя у меня был прекрасный педагог — Максимилиан Изяславович Немчинский. Он научил меня структурно мыслить именно с точки зрения режиссуры. Это самое важное, что дал мне ГИТИС кроме обновления определенных знаний. Во время учебы нужно было много всего прочитать и посмотреть. Так я, например, заново открыл для себя Пушкина, Достоевского, Чехова. Это было полезно. А вот неполезно — отсутствие практики цирковой режиссуры и конкретики о том, как создавать актуальные номера в современном цирке.

Я начал преподавать, имея приличный багаж успешных режиссерских проектов, и, конечно, было желание поделиться практическими знаниями, передать свой опыт, наработки. Хочется, чтобы в цирке появилась система производства функционирующих режиссеров. Сегодня он выживает в основном за счет энтузиазма. Есть фанаты своего дела — мы и еще несколько товарищей, которые тащат на себе индустрию. И это нужно менять. Я убежден: системы должны работать без конкретных людей. Условно говоря, не будет меня — на цирк это не повлияет, он продолжит работать и развиваться.

Хочу, чтобы для моих студентов обучение в ГИТИСе стало не просто этапом для получения заветной корочки, а шагом в профессии. Среди цирковых до сих пор считается, что диплом режиссера цирка — это всего лишь формальность, статусное свидетельство о том, что у тебя есть высшее образование. А ГИТИС в глазах многих более доступный для поступления вуз, чем, скажем, МГУ. Реально работающих по специальности людей с этим дипломом немного. Зато много не практикующих режиссеров. Знаний-то в их головах полно, но на практике они совершенно неприменимы. Хотя я понимаю, что это боль не только нашей сферы. Здесь большой вопрос к нашей сегодняшней системе образования в целом.

Люди и истории

— Этой осенью в Большом Московском цирке состоялась премьера спектакля «И100РИЯ», знаковой постановки о прошлом, настоящем и будущем отечественного цирка. Как шла работа над «И100РИЕЙ» — ведь ее подготовка растянулась на несколько этапов?

— Спектакль был задуман к 100-летию российского и советского цирка, но тогда по определенным причинам мы его не сделали. Однако передо мной как перед режиссером-постановщиком была поставлена задача подготовить все для его реализации. Я продумал шоу с точки зрения номеров, мы с художником все полностью отрисовали, и проект был заморожен.

Юбилейный год прошел, началась пандемия. А потом мы стали выходить из карантина — с чем и как, никто не знал. Нас буквально поставили перед фактом: «Все, с завтрашнего дня можете работать!» И мы решили открыться уже готовым проектом — шоу «ЭпиЦЕНТР мира». Оно было сделано к чемпионату мира по футболу и имело успех в 2018 году. Быстро восстановили спектакль и играли его в течение месяца. А параллельно приступили к новому проекту — «И100РИЯ». Подготовили его примерно за два месяца.

«И100РИЯ» посвящена разным эпохам советского и российского цирка. Там можно увидеть и базарный цирк, и цирк 1920-х и 1940-х, и цирк будущего. Я постарался показать в этой работе все, за что я так люблю наше искусство.

— Говорят, некоторые эпизоды «И100РИИ» вызывают у зрителей слезы.

— Да, есть трогательные сцены. Отечественный цирк пережил много эпох, в том числе тяжелых. У нас есть номер «Цирк на передовой» с танком — он о цирковых артистах Великой Отечественной войны, которые приехали на фронт поддержать своим искусством бойцов. Он у многих вызывает слезы.

«Цирк на передовой» мы переделывали дважды. Когда начали делать сцену, стала получаться какая-то пошлая стилизация под времена Великой Отечественной войны. Ошибка была в том, что тему войны нельзя превращать в карнавал, нельзя забывать, чем было 9 мая 1945 года для тех людей, которые приблизили эту дату, и сколько жизней было положено для этой победы. Помню, артисты в первый раз отработали номер, закончили, улыбаются. Ну понять людей можно: у них трюки получились, как не порадоваться! Я всех собрал и говорю: «Друзья, вы понимаете, какой момент вы сейчас сыграли? Вы приехали на фронт и выступаете перед теми, кто скоро снова пойдет в бой и, может быть, из него не вернется. Рядом передовая, там гремят выстрелы, кто-то прямо сейчас погибает. Вы должны показать этим людям, что сражаются они не зря, что им есть что и кого защищать. Представляете, как важно было тем солдатам увидеть цирк в этом аду?» И номер получился. Мы еще в конце сделали мощную визуализацию, когда танк уезжает обратно в бой, и затем — молчание…

— Визитная карточка Большого Московского цирка, да и ваша как режиссера-постановщика — тематические спектакли, где есть определенная история, сюжет. А кроме того, множество других новшеств. Для цирка, каким его знает рядовой зритель, это не совсем типично. Почему именно такой формат?

— Наверное, потому, что именно таким я и представлял цирк в своем воображении. Да, наши постановки отличаются от классического циркового представления — в первую очередь сложностью. Однако я всегда ставил себе сверхсложные задачи. Когда мы делали первый тематический проект «Камелот» — тогда еще в рамках своего бренда «Цирк братьев Запашных», коллеги, которым я рассказывал о своем замысле, просто крутили пальцем у виска и говорили: «Аскольд, ты больной! Мы даже половины не взялись бы сделать из того, что ты пытаешься туда впихнуть!» Но я верил, что такое можно сделать в цирке. У нас получилось, и это стало мощной отправной точкой.

И вот уже 13 лет публика с огромным удовольствием ходит на наши тематические шоу. А мы каждый год пытаемся придумывать что-нибудь новое. Привносим в свои шоу все возможные и невозможные технологии, экспериментируем с костюмами, идем вопреки каким-то цирковым канонам, а иногда и здравому смыслу. Все для того, чтобы зритель удивлялся, восхищался и уходил с представления одухотворенным.

Ну и, как бы странно это ни прозвучало, наверное, тут еще и патриотизм. Я верю, что настоящий патриот — это не тот, кто что-то скандирует, размахивая национальным флагом, а человек, который качественно делает свою работу для своего зрителя, или, если хотите, для своего потребителя. Я всегда стремился работать качественно. Чтобы было что-то свое, не заимствованное у иностранцев. 

О любви

— Кстати, о патриотизме. Недавно вы с Эдгардом участвовали в молодежной передаче «101 вопрос взрослому» на Первом канале. В конце передачи у вас была возможность задать ребятам свои вопросы. Ваш вопрос звучал примерно так: «Кто из вас хочет уехать из нашей страны, когда вырастет, и жить, работать за границей — поднимите руки. А теперь поднимите руки те, кто думает остаться в России». Почему вы спросили именно это?

— Надеялся увидеть мало рук, поднятых за эмиграцию.

— Так ведь и случилось.

— Да, но боюсь, их было бы больше, если бы дети не стеснялись. И это меня беспокоит.

Я считаю, что мы, жители России, себя не любим. Все наши беды от этого. И из-за этого мы легко поддаемся на всяческие манипуляции.

За свою жизнь я видел три формы этой нелюбви. Первая была в Советском Союзе, вторая — в перестройку, а третья присутствует сейчас. И все они работают в одном направлении: прибивают нас к полу как недолюдей, мол, у нас все плохо, мы живем на помойке, а «там» — на условном Западе — настоящая прекрасная жизнь! Из-за этой нелюбви к себе и своей стране от нас, во-первых, уезжают хорошие специалисты. А во-вторых, люди, не любящие свою страну, не хотят в нее вкладывать. Пока все мысли человека будут только о том, что где-то там все прекрасно и всегда светит солнце, здесь он не сделает ничего хорошего.

Я и сам в юности был этому подвержен. Мой папа был невыездным. Ему запретили выезжать за рубеж, хотя до этого он там много гастролировал. Ох, как я завидовал ребятам, у которых родители ездили по загранкам! Они ведь не только играли в иностранные игрушки и носили модные шмотки, но и имели возможность увидеть мир! У меня был и сейчас есть друг, который тогда эмигрировал с родителями в Европу. «Как же ему там хорошо!» — думал я.

А потом вдруг я сам начал ездить по миру. И с каким-то бешеным азартом стал много путешествовать, чтобы как можно больше увидеть…

— И оказалось, что не очень-то там и хорошо?

— Оказалось, что в том мире все достаточно реально, он неидеален. Однако иностранцы, видя все их недостатки, не перестают из-за этого любить свои страны. У иностранцев, в какой бы шляпе они ни жили, есть искреннее убеждение, что это самая лучшая шляпа мира. Они могут злиться на кого-то из своих правителей, критиковать их, ругать свои порядки, но от этого не будут меньше любить свою страну.

В Америке из каждого утюга кричат, что США — самое лучшее государство мира и что американцам очень повезло быть его гражданами. И американец в этом не сомневается, даже если он живет в картонной коробке в каком-нибудь гетто. Это формирует определенный менталитет. Знаете, я неоднократно видел, что происходит в американском городе, когда по нему идут солдаты. Люди собираются в толпы, улыбаются, аплодируют этим ребятам. И я снова начинал завидовать. Потому что, когда я был мальчишкой, у нас из каждого утюга кричали о том, что российская армия — это самое страшное, что может быть, что там процветают коррупция, дедовщина и т. д. Сейчас я понимаю, что это была мощная кампания по дискредитации и уничтожению российской армии, которая тоже спекулировала на нашей нелюбви к себе и своей стране. Но тогда этому верил.

Поэтому очень важно воспитывать молодежь в искренней, не лубочной любви к России. Не только говорить ей, что у нас великая страна и великое прошлое, но и показывать позитивные примеры, учить ответственности за свои поступки, объяснять, что прежде, чем чего-то требовать, ты должен сначала что-то дать. Что просто так ничего не бывает. Что надо стать хорошим специалистом в своей области, много работать, для того чтобы это принесло пользу и тебе, и другим людям, ну и наконец, что нужно делиться своим опытом с окружающими и вдохновлять их своим примером.

— Вас с братом к цирку приобщили родители. А теперь уже вы приобщаете к нему своих детей. Ваши дочки уже актрисы Большого Московского цирка. Вы не видите для них иной судьбы, кроме цирковой?

— Тоже довольно распространенный вопрос. Им нас как бы пытаются подловить: мол, судьба обреченная. У вас, цирковых, нет иного пути, кроме цирка. Однако я реально рад тому, что родители привели меня в цирк. А знаете почему? Потому что формирование личности идет в два этапа: сначала в тебя вкладываются родители, потом ты вкладываешься в себя сам. Чтобы стать хорошим специалистом в современном мире, нужно начать очень рано, в таком возрасте, когда ты даже примерно не понимаешь, что хочешь делать в будущем. И это правильно, что сначала выбор за тебя делают родители. Меня по большому счету никто не заставлял быть цирковым артистом. Просто отец сделал все, для того чтобы я полюбил цирк. Было ли это принудительно? Иногда да. Плохо ли это? Нет! Я благодарен отцу и счастлив в своей профессии.

Что касается моих дочерей. Честно говоря, я сомневаюсь в целесообразности другого пути для них. В цирке мы многого добились и можем дать детям и условия, и возможности, и связи для построения карьеры. Пока же пусть по максимуму обучатся всему, чему мы можем их научить. Мои дочери занимаются пением, хореографией, гимнастикой, недавно начали ходить в балетную школу, в цирке они учатся жонглированию и работе с животными, а кроме того, рисуют и изучают иностранные языки. Все это даст им большой спектр возможностей для самореализации в нашей профессии.^Б

ЗАПАШНЫЙ Аскольд Вальтерович, народный артист России. Художественный руководитель Большого Московского государственного цирка на проспекте Вернадского.

Родился 27 сентября 1977 года в семье Вальтера Михайловича Запашного, звезды советского и российского цирка, дрессировщика хищных животных, а также одного из создателей цирковой группы «Братья Запашные», и его супруги Татьяны Васильевны Запашной, артистки цирка, много лет выступавшей вместе со своим супругом, а в настоящее время — заместителя генерального директора Большого Московского государственного цирка.

Младший брат Эдгарда Запашного, второго участника звездного тандема «Братья Запашные», ныне генерального директора Большого Московского государственного цирка.

В 1991 году с семьей был на долгосрочных гастролях в Китае. Вернувшись через пять лет в Россию, вместе со старшим братом начал завоевывать российскую публику, а также много гастролировать по миру.

Первый успех братьям принесла работа в жанре «жонглеры на лошадях». Вскоре Эдгард и Аскольд начали работать с тиграми и львами, а в 1997 году отец передал им свой знаменитый аттракцион «Среди хищников».

Среди профессиональных достижений Эдгарда и Аскольда Запашных — победы на международных цирковых фестивалях, звания лауреатов ряда национальных и международных цирковых премий. Имена братьев Запашных дважды заносились в Книгу рекордов Гиннесса: в 2006 году — за трюк «Прыжок верхом на льве», в 2011-м — за номер «Самая высокая колонна из трех человек на бегущей паре лошадей».

А. В. Запашный с отличием окончил Российскую академию театрального искусства — ГИТИС.

В настоящее время — профессор кафедры «Режиссура цирка» Российского института театрального искусства — ГИТИС.

С 2012 года — художественный руководитель Большого Московского цирка.

Награжден орденом Дружбы и рядом других наград.

Женат. Воспитывает двоих дочерей.